В Лабиринте Разума

С суда прошло три месяца. За это время я успела привести документы в порядок и сдать дело мистера Барнса. Его из больницы сразу перевели в психиатрическую лечебницу. Как и обещал голос с лучшими условиями. Наши встречи с Алексом стали происходить реже, к сожалению, он уехал в командировку, но мы часто созванивались и переписывались. А мне доверили вести другое дело. Оно сразу показалось мне странно знакомым. Мужчина, обвиняемый в убийстве, с самого начала утверждал, что слышит голоса в голове. Его признание было подробным, даже пугающе искренним. Точно таким же, как и у мистера Барнса, чья история не давала мне покоя. Я снова окунулась в работу с головой, листая материалы дела, всматриваясь в фотографии, перечитывая показания. Но в этот раз мною двигало не только профессиональное любопытство. Где-то в глубине души я ощущала тревогу и предчувствие чего-то неладного. В каждом допросе, в каждом слове подсудимого я слышала отголоски уже знакомой боли и отчаяния. Я искала зацепки, цеплялась за малейшие нестыковки, подмечала детали, которые раньше бы, возможно, пропустила. Я всё чаще просыпалась среди ночи с мыслью, что упустила что-то важное. И вот мне пришли документы по его здоровью. Я открыла их, не ожидая ничего особенного, но вдруг... среди выписок и диагнозов мне бросились в глаза данные врача. Алекс Нокс. Я застыла, не веря своим глазам. Не может быть. Я перечитывала строчки снова и снова, словно надеясь, что это ошибка, что это просто совпадение. Но вот и его фото — знакомое лицо, холодный взгляд. Сердце забилось с удвоенной силой, дыхание перехватило. Алекс... опять он. Снова вовлечён в жизнь обвиняемого, снова консультирует, снова рядом именно тогда, когда всё рушится. Меня захлестнуло тревожное волнение, смешанное с отчаянным отрицанием. Как такое возможно? Почему он появляется снова и снова, словно тень, преследующая каждое важное событие? На мгновение показалось, что весь мир ушёл из-под ног, что всё привычное было подменено чем-то пугающим и необъяснимым. Совпадение? Неужели за этими повторяющимися деталями скрывается что-то гораздо более страшное? Я тут же, дрожащими руками, схватила телефон и набрала его номер. Гудки казались бесконечными, будто время нарочно замедлилось, оттягивая момент. Сердце билось так громко, что казалось он услышит его даже через расстояние. Наконец, Алекс ответил. – Кэти, я уже соскучился... – его голос был наполнен нежностью, которую раньше я так ценила, но теперь она вызывала в душе тревожную волну и острое недоверие. Я не смогла сразу ответить, ком слёз подступил к горлу. Он почувствовал это. – Кэти, милая, что-то случилось? – в его голосе появилась тревога. – Алекс – с трудом выдавила я наконец – Когда ты вернешься? – Через неделю, Кэти… у тебя всё хорошо? – Не всё... – я едва удерживала слёзы, голос дрожал, словно я висела над пропастью. – Мне нужно поговорить с тобой, Алекс… – Хорошо… Я молчала. Глаза автоматически скользнули по комнате и остановились на маятнике Ньютона, что он мне когда-то подарил. Я тихо провела пальцами по его поверхности, вспоминая, как нам было хорошо в тот вечер, а сейчас это казалось далёким, почти чужим. – Кэти, я хоть и психиатр, и наши отношения развиваются стремительно, но мне трудно понять твое молчание… – он говорил нежно, но в его голосе теперь сквозила неуверенность. – Я не молчу, я думаю… – соврала я, стискивая телефон, будто он мог передать мою боль. – О чем же, милая? – О работе… – Эта работа сведет тебя с ума, Кэти… хорошо, что у тебя есть знакомый психиатр – попытался он пошутить, но в голосе не было прежней лёгкости. – А многих убийц ты консультировал? – я спросила слишком резко, сама, удивившись своему голосу. В трубке повисло тяжёлое молчание, как будто между нами выросла стена. – О чем ты, Кэти? – У них одинаковые симптомы, Алекс… одинаковые болезни… – Я вернусь, и мы поговорим, Кэти, обещаю. В трубке послышались чужие голоса — они звучали глухо, как напоминание, что его мир совсем не мой. «– Мистер Нокс, эфир начнётся через 3 минуты!» – Кэти, мне уже пора – поспешно сказал он, голос стал отстранённым, тревожным – Не накручивай себя, мы обязательно поговорим об этом, хорошо? – Хорошо… – прошептала я, чувствуя, как одиночество накрывает меня с головой. – Как бы мне хотелось сейчас быть рядом с тобой, чувствовать вкус твоих губ… – его голос снова стал нежным, почти умоляющим. Где-то рядом, в трубке, прозвучал чужой голос. «– Мистер Нокс, пора!» Алекс торопливо, с тоской в голосе, произнес – Мне пора, Кэти… Я сжала телефон, стараясь не дать слезам пролиться прямо сейчас, и прошептала – Пока, Алекс… Вызов завершился. В комнате стало заметно холоднее. Я долго смотрела на погасший экран телефона, испытывая странное чувство пустоты, будто кто-то вырвал из меня часть души. Недоверие не отпускало, а нежность к нему теперь причиняла только боль. Казалось, весь мир вдруг померк, а маятник Ньютона на столе качался, отбивая ритм тихой, бесконечной печали. Я продолжила копаться в этом, не в силах остановиться… каждая новая деталь будто разрывала меня изнутри. И вскоре выяснилось, что эти два дела были далеко не единственными, где всплывала фамилия Алекса. Везде — убийства, голоса в голове, и снова, снова психиатр Алекс Нокс. Не одно, даже не десять дел… их было больше пятидесяти. И во всех он фигурировал, словно неотступная тень. Показания свидетелей, экспертизы… все его клиенты чудесным образом были оправданы и отправлены в лучшую психиатрическую лечебницу. В голове зазвучали слова человека, что угрожал мистеру Барнсу, о лучшей лечебнице за молчание. По телу прокатилась неприятная волна воспоминаний. Я больше не могла держать себя в руках. Пальцы дрожали, сердце сжималось от боли и разочарования. Неужели я все это время ошибалась? Неужели прокурор был прав? Алекс был не так прост, а я… я, дура, верила ему, верила каждому слову, каждой нежности. Алекс звонил мне снова и снова, но я больше не брала трубку. Не могла. Страх и недоверие не отпускали меня, пока я не докопаюсь до правды. Я ходила по комнате, сжимая в руках те самые документы, ощущая, будто весь мир рухнул, а я осталась одна среди обломков своего доверия. В то утро Алекс прислал сообщение что вернулся и хотел бы встретиться со мной. Сердце на миг замерло, и я поняла, что больше нельзя убегать. Пора расставить все точки над «i». Мне нужна была правда, нужна была последняя точка, чтобы наконец обрести покой или навсегда потерять его. Я пришла в офис, сжимая в руках папку с доказательствами так сильно, что кончики пальцев побелели. Внутри всё дрожало. Страх переплетался с надеждой, отчаяние душило так, что казалось, я не смогу дышать. Сердце билось в груди с такой силой, будто вот-вот выскочит и этот глухой стук эхом отдавался в пустых, холодных коридорах. Я остановилась перед дверью, пытаясь унять дрожь. Постучала, и голос Алекса отозвался сразу, слишком спокойно, слишком буднично — Входите. Я робко вошла, чувствуя себя потерянной девочкой. Алекс, заметив меня, тут же закрыл ноутбук и подошёл ближе, но не слишком. Между нами осталась невидимая, ледяная дистанция. Его глаза встретились с моими, и в них не было ни капли прежнего тепла, только усталость, отстранённость и почти равнодушие. — Кэти — произнёс он радостно, но эта радость была хрупкой, мгновенной. Увидев папку в моих руках, улыбка исчезла, оставив на лице тень тревоги. — Угостите меня кофе, доктор Нокс? — я попыталась говорить безразлично, хотя внутри всё кричало. Он молча посмотрел на меня, и в этом взгляде не осталось ни сожаления, ни нежности — только холодная, выжженная пустота. — Конечно, мисс Хилл — ответил он, не задавая лишних вопросов. Пока он готовил кофе, я лихорадочно пыталась собраться с мыслями, перебирая в голове все слова, которые хотела сказать. Он поставил передо мной чашку, не глядя в глаза. — Прошу. Я обхватила чашку, словно надеясь согреться, сделала глоток, но вкус казался горьким, как сама жизнь. — Я пришла по делу — сказала я, и голос дрогнул. Я бросила на стол папку с доказательствами — фотографии, выписки, записи, всё что стало моей болью. Руки дрожали, голос едва не сорвался. — Скажи мне, что это неправда… Скажи, что это ошибка… — в глазах стояли слёзы, но я из последних сил держалась. Алекс лениво листал записи, смотрел фотографии, и его лицо оставалось почти безучастным. Но я заметила — под маской равнодушия дрогнули эмоции, которые он старался скрыть. — Я знал, что ты всё узнаешь, Кэти… Просто не так рано — в его голосе мелькнула тень сожаления. — Ты не будешь отрицать свою причастность? — я указала взглядом на документы, чувствуя, как надежда умирает. Он усмехнулся — сухо, жестко. — А зачем, Кэти? Теперь ты знаешь правду. — Нет, не знаю! — руки дрожали, голос срывался — Всё, что я знаю, что ты причастен к убийствам, но как именно… Я ещё не выяснила. Может, сэкономишь моё время и сам всё расскажешь? Алекс жестко рассмеялся. Передо мной сидел не тот человек, в которого я когда-то влюбилась, а абсолютно чужой, пугающе незнакомый. — Кэти, ты наивная, но не настолько же? Как ты себе представляла этот разговор? Что я признаюсь во всех грехах или стану оправдываться? — Я не могу поверить, что это был ты… — голос сорвался, стал хриплым шёпотом, полным отчаяния, разочарования и боли. Алекс смотрел на меня с жуткой, пугающей улыбкой, будто надел чужую маску. В этой улыбке не было ни капли человеческого, только мрачное, хищное удовлетворение. — Теперь ты знаешь — его голос был тяжёлым, в нём сквозила угроза, заставляющая кровь стыть в жилах — Ты будешь хорошей девочкой и не расскажешь никому — он говорил медленно, смакуя каждое слово, а потом подмигнул, как будто всё происходящее это просто очередная безобидная шалость. — Ты… Это всё ты… — мой голос был едва слышен, но твёрд. Я сдерживала слёзы, хотя внутри всё разрывалось — Всё это время… Ты только притворялся? Я задала вопрос, который разрывал меня больше всего. Он использовал меня… использовал для своих целей, для своей жуткой игры. Алекс поднялся, его движения были медленными, точными, словно он контролировал каждую мышцу. Он подошёл ближе, и его холодный взгляд пронзал меня насквозь. — Притворялся ли я?.. — его голос был опасно спокойным, но в глубине слышалась усталость и боль — Думаю, тебе лучше самой решить, во что верить, Кэти. Он склонился ближе, его глаза были тёмными и пустыми, как бездна. — Значит, да… Всё это ничего не значило для тебя… А я… я дура! — закричала я, резко встала со стула, слёзы брызнули из глаз, несмотря на все усилия. В этот момент во взгляде Алекса промелькнуло что-то нежное, знакомое, почти родное. Он отвёл взгляд, будто боялся, что я увижу и снова надел маску равнодушия, но голос дрогнул — Тебе стоит держать это при себе — каждое слово звучало как приговор, но в конце он почти прошептал — Ради своей же безопасности. Что он имел в виду? Доказательства? Слёзы? Или мои чувства к нему? Я сжала кулаки, заставила голос звучать твёрже, чем чувствовала — Прощай, Алекс. Я повернулась к двери, не взяв даже документы, ведь они больше не имели значения. Мир рухнул. Всё, что было между нами — нежность, надежда, любовь…всё рассыпалось в прах, оставив после себя только страх, боль и горькое осознание, что он мне никогда не принадлежал. Каждый шаг к двери давался с трудом, будто ноги налились свинцом, а сердце сжималось до боли. Я чувствовала на себе взгляд Алекса и его молчание было громче любых слов. Но он не остановил меня. Не произнёс ни слова, не попытался вернуть, не сказал, что любит. Только тяжелое, давящее молчание, в котором тонули все мои надежды, все мои чувства. Я вышла, шаги глухо отдавались по коридору, и с каждым шагом становилось всё яснее, что я ухожу навсегда. Снаружи воздух казался другим, чужим, холодным. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с горечью и болью, а сердце ныло… ведь всё, что было между нами, осталось за той закрытой дверью. Мир вокруг будто изменился. Стал серым, холодным, чужим. Город, который когда-то казался родным, теперь смотрел на меня равнодушно, почти враждебно. Люди проходили мимо, не замечая меня, их лица казались отстранёнными, чужими. Я чувствовала, как одиночество сжимает горло, не даёт дышать. Я была одна, совсем одна, и это отчаяние было сильнее боли, сильнее страха. Всё, что было во мне живого, осталось за той дверью, а здесь, среди чужих и пустых улиц, мне казалось, что я исчезаю, растворяюсь в этом безразличном мире.