В Лабиринте Разума

Вечер перед важным утром был наполнен тревогой и напряжением. Завтра мне предстояло официально подписать отказ от дела. Это решение, которое казалось тяжёлым и невозвратимым. Судья был категорически против такого шага и дал мне всего одну ночь на размышления. Если я не изменю своего решения, то ровно в десять утра дело перейдёт другому адвокату. В офисе давно стихли голоса коллег, а я задержалась, готовя документы и пытаясь привести мысли в порядок. Тусклый свет настольной лампы выхватывал из темноты только мой стол, заваленный бумагами, папками, записями, которые казались бесконечными. За окнами гудел ночной город, но здесь, в пустом, затихшем здании, каждый звук казался пугающе громким. Я ловила себя на том, что прислушиваюсь к каждому шороху, к каждому далёкому эху шагов. Я пыталась сосредоточиться, но вдруг почувствовала, что что-то изменилось — воздух стал густым, напряжённым. Сначала послышался едва заметный скрип двери в коридоре, а потом тихие, почти неслышные шаги. Сердце сжалось от тревоги. Я попыталась убедить себя, что это просто уборщица или охранник, но страх становился всё сильнее, липким комом подступал к горлу. Всё произошло слишком быстро. Кто-то сзади резко сжал мне плечо — сильные пальцы впились в кожу, и я едва не вскрикнула. Ладонь, пахнущая чем-то резким, мгновенно закрыла мне рот, не давая даже вздохнуть. Я захлебнулась паникой, пыталась вырваться, но меня грубо схватили, руки заломили за спину, и я услышала сухой щелчок — металлический холод наручников сомкнулся на запястьях. Я не могла ни закричать, ни позвать на помощь. В моих глазах вспыхнул ужас и настоящий, животный страх, смешанный с глухой яростью, которую невозможно было подавить. — Тихо — прошипел у самого уха чужой низкий, холодный, равнодушный к моим голос, чувствам. Меня повели по пустым коридорам, и каждый шаг отдавался в голове гулким эхом, словно я шла по собственному приговору. Я пыталась дышать, не дать слезам скатиться по щекам, но губы дрожали, а внутри всё сжималось от боли, от унижения, от бессилия. Мне хотелось закричать, вырваться, бороться, но руки были скованы, а страх сковал разум. Когда меня вывели на улицу, холод ночи ударил по лицу, заставил вздрогнуть. Перед служебным входом стояла чёрная машина, без единого опознавательного знака. Меня затолкали на заднее сиденье, грубо, совершенно не заботясь о моей боли. Я едва не вскрикнула, но вовремя прикусила губу, чтобы не дать им услышать мой страх. В салоне царила темнота. Я осталась наедине с бешено колотящимся сердцем и с ощущением полной беспомощности. Все мои знания о законе казались бесполезными в этот момент. Я упрямо сдерживала крик, не позволяла себе сломаться. Я не дам им увидеть мой страх. Руки всё ещё были скованы за спиной, наручники причиняли острую, унизительную боль. Сердце бешено стучало, я заставила себя глубоко вдохнуть. Я стиснула зубы, лихорадочно размышляя… «Что же делать?» «Как выбраться отсюда?» Надо запоминать каждую деталь, искать хоть малейший шанс на спасение. Рядом кто-то сидел, его тяжёлое, угрожающее присутствие ощущалось даже в полной тишине. Он молчал, и это молчание было страшнее любых угроз. Мы мчались по ночному городу, уличные фонари мелькали за тонированными стёклами, но я не могла распознать ни дорогу, ни район. Я пыталась считать повороты, вглядывалась в цвет салона, вылавливала запах дешёвых сигарет, даже прислушивалась к урчанию двигателя. Всё было важно, каждое мелкое воспоминание могло стать спасением. В голове звучал только один вопрос. «Зачем?» Внутри росла тревога, липкая, мучительная, но вместе с ней поднималась и злость — неистовая, горькая, как яд. Вскоре машина резко затормозила. Дверь распахнулась, и грубые руки вытащили меня наружу. Ночной воздух ударил по лицу, тут же пробирая до костей. Тусклый свет одинокой лампы осветил двор какого-то заброшенного склада. Всё вокруг было слишком тихо, настораживающе тихо для ночи, полной угроз. — Идём — прозвучал приказ, и меня толкнули вперёд. Я споткнулась, но удержалась на ногах. Гордость не позволила упасть. Я шла, не оглядываясь, всматриваясь в темноту, где могло скрываться всё, что угодно. Я едва успела сделать вдох, как кто-то резко натянул на мои глаза плотную ткань. Мир мгновенно исчез — осталась только чернота, навалившаяся со всех сторон, давящая, липкая. Я вздрогнула, почувствовав, как чьи-то пальцы сжались на моём плече, грубо разворачивая в нужную сторону. — Не вздумай сопротивляться — прошипел мужчина прямо мне в ухо. Его голос был чужим, в нём не было ни капли жалости, только ледяная угроза. Меня толкнули вперёд. Под ногами захрустел гравий, где-то вдали раздался скрип ржавых дверей. Я старательно шла ровно, цепляясь за остатки самообладания, боясь споткнуться и дать повод для издевательств. Слышала только своё прерывистое дыхание и чувствовала, как по спине ползёт холодок страха. Кто-то крепко держал меня за локоть, не давая ни малейшей возможности вырваться. Мы шли долго, или, может быть, время просто растянулось в бесконечность. Каждый шаг отдавался глухим эхом, паника росла с каждым мгновением. Наконец, я почувствовала, как меня повели вниз по крутой лестнице — один, два, три пролёта. С каждым шагом становилось всё холоднее, воздух становился сырым и затхлым, мысли путались, страх цеплялся за горло ледяными пальцами. Я держалась изо всех сил, не позволяя себе заплакать, не давая страху взять верх. Вскоре меня остановили. Наручники сняли, но тут же крепко связали запястья сзади, не оставив ни малейшего шанса на побег. Грубо усадили на жёсткий стул, лодыжки обмотали верёвкой и крепко закрепили к ножкам. Где-то рядом с лязгом захлопнулась массивная железная дверь. Теперь я могла только сидеть в полной темноте, с завязанными глазами, без движения — одна, в пугающей неизвестности. Я не знала, сколько прошло времени — часы или дни. В темноте время стало вязким, спутанным, и я давно перестала пытаться его считать. Я сидела на жёстком стуле, связанная, с затёкшими руками и ноющей спиной, и только редкие звуки за стеной доказывали, что где-то там, за этой бетонной клеткой, мир всё ещё существует. Вдруг массивная дверь с лязгом открылась. Я вздрогнула, сердце бешено заколотилось — в эту секунду даже холод показался не таким страшным, как неизвестность. Шаги были тяжёлые, гулкие, кто-то подошёл совсем близко. Я почувствовала тяжёлый запах дешёвого одеколона и металла, исходящий от незнакомца. Я затаила дыхание, вслушиваясь, пытаясь угадать, что будет дальше. Страх и ненависть смешались внутри, как яд — но я держалась, упрямо, до последнего. Резким движением с меня сорвали повязку. Свет резанул по глазам, я зажмурилась, моргнула, пытаясь различить силуэты. Передо мной стояли трое в чёрных масках, ни единого проблеска человеческого лица, только безликая пустота, холодная и безжалостная. В их глазах не было ни сострадания, ни гнева, только мёртвое равнодушие. — Ты знаешь, зачем мы здесь? — спросил один, голос глухой, искажённый, пропитанный угрозой. – Не знаю – выдавила я – Дело Адама Новака. Ты собиралась отдать его другому адвокату. – Да, утром должна была передать документы. – Ты не передашь документы и доведешь дело до конца. Я ощущала, как дрожит моё тело, как страх сковывает каждую клетку, но из последних сил старалась держаться. Голос предательски дрожал, страх сжимал горло, мысли путались. — Я не стану делать то, что вы хотите — выдавила я сквозь зубы, с трудом находя в себе силы сопротивляться. Они мгновенно обменялись короткими взглядами, и прежде чем я успела понять, один из них резко приблизился. Его рука взметнулась и с силой хлестнула меня по щеке. Всё лицо вспыхнуло огнём, потемнело в глазах — я едва не рухнула со стула, верёвки болезненно врезались в запястья. На губах выступила кровь, я ощутила её солоноватый вкус. Я попыталась выпрямиться, но меня снова ударили. Я зашипела от боли, сжала зубы. Слёзы подступали, но я отвернулась, чтобы никто их не увидел. Пальцы судорожно сжали верёвки. Удары отзывались в каждой клетке тела, в голове всё шумело, сердце сжималось от унижения, боли и абсолютного бессилия. Всё горело, дыхание стало рваным, и только злость — бессильная и отчаянная не давала мне окончательно сломаться, не позволяла им насладиться моим отчаянием. Но вскоре силы покинули меня, и под очередным ударом я не удержалась. Стул качнулся, и я рухнула на пол, ощутимо ударившись боком. Мир на мгновение потемнел, боль стала почти невыносимой, но я всё ещё цеплялась за остатки гордости, стараясь не показывать слёзы. — Подумай хорошенько — прошипел кто-то у самого уха — У тебя мало времени. Они вышли так же внезапно, как и появились, хлопнув дверью. Тьма снова сомкнулась вокруг, но теперь она казалась ещё тяжелее, наполненной болью, унижением и безысходным отчаянием. Я не знала, сколько пролежала так — часы или вечность. Всё тело ныло, губы распухли, мысли путались в тумане боли и страха. Я лежала, свернувшись на холодном бетоне, не в силах пошевелиться. Губы разбиты, бок горел огнём, руки затекли и болели от тугих верёвок. Каждый вдох отдавался болью в рёбрах, слёзы текли по щекам, смешиваясь с кровью, и я не могла их остановить. В какой-то момент сознание стало мутным, я начала засыпать — то ли от усталости, то ли от отчаяния, будто уже смирилась с неизбежным концом.