В Лабиринте Разума

Когда последняя верёвка соскользнула вниз, я мгновенно вскочила со стула. Он с грохотом упал на бетонный пол, раздавшись в тишине подвала, словно отчаянный крик. Лицо Алекса исказилось болью и раскаянием. Он сделал шаг ко мне, но тут же остановился, словно боялся спугнуть или причинить ещё больше страха. В его глазах отражались тревога, вина и глубокое желание защитить меня, несмотря на всё что было. Я оглядывалась по сторонам, ища хоть какой-то выход, хоть что-то, что могло бы спасти меня от этого ужаса. Вдруг взгляд зацепился за острый кусок стекла рядом со стулом — он показался мне единственной надеждой, последним шансом на спасение, когда терять уже больше нечего. Я бросилась к нему, не думая ни о боли, ни о страхе. Бандиты тоже рванулись вперёд, их движения были резкими, как у зверей, но я опередила их и пальцы вцепились в стекло, ощущая, как острие впивается в ладонь, и эта боль только подстёгивала меня. Я не знала откуда во мне силы, но сейчас всё, что было — это отчаянная решимость выбраться отсюда любой ценой. — Кэти, что ты делаешь? — тихо сказал Алекс, его голос был слишком мягким для этого места, но я не верила ему. — Не приближайся, Алекс! — закричала я, размахивая стеклом, чувствуя, как голос срывается — Я не верю тебе! Но, им я не верю ещё больше! — я перевела взгляд на бандитов в масках. Страх, злость и отчаяние смешались во мне. — Кэти, успокойся... — Алекс поднял руки, показывая, что не опасен, но я знала — опасность исходила не только от него. — Не подходите ко мне! — кричала я, сжимая стекло так крепко, что казалось, оно вот-вот прорежет кожу до кости. Я не позволяла себе даже на секунду показать слабость. Больше никогда. В памяти вспыхнуло детское воспоминание, как я забилась в тесный шкаф, весь мир — это темнота, запах пыли и собственная кровь на руках. В пальцах я судорожно сжимала ложку. Самое нелепое оружие против чудовищ, что жили в этой квартире. Я знала, что не смогу защититься, не смогу по-настоящему ударить, но эта ложка была моей последней надеждой. За дверцей раздавались тяжёлые шаги отца — мерзкий, рваный звук, от которого хотелось исчезнуть. Страх был такой, что я едва осмеливалась дышать, чтобы не выдать себя ни одним шорохом. Меня трясло, но я не закричала. Я была готова сопротивляться до последнего. Даже если бы это стоило мне всего. Тогда я не сдалась, и сейчас не сдамся. Я сжала осколок ещё крепче, чувствуя, как кровь начинает сочиться из ладони. А бандиты замерли, переглядываясь, и, к моему удивлению, в их взглядах мелькнул не только интерес, но и нечто похожее на страх. Только этот страх был не обо мне, а об Алексe. Это было странно. Вроде бы я угрожала им, но именно он внушал им ужас. Алекс сделал шаг вперёд, слишком уверенно, слишком близко. — Алекс, стой! — выкрикнула я, голос сорвался от боли и отчаяния. В этот момент один из бандитов резко двинулся ко мне, шаги были слишком быстрыми, слишком угрожающими. Я судорожно отпрянула, вскинула руку, отчаянно отмахиваясь, но он был слишком силён. Его пальцы сжались на моём запястье, будто тиски, не давая даже пошевелиться. Я попыталась вырваться, и в этот миг моя рука с осколком предательски соскользнула и глубоко, с хрустом, полоснула по собственному предплечью. Острая, ледяная боль пронзила меня, будто в плоть вонзился раскалённый нож. В глазах потемнело. Кровь хлынула из раны густым, горячим потоком, мгновенно пропитала рукав, потекла по пальцам и закапала на бетон. Боль была такой сильной, что меня затрясло. Пальцы задрожали, стекло выпало из руки и, оставив на полу кровавый след, со звоном ударилось о бетон. Бандит мгновенно перехватил мои руки, его хватка была такой сильной, что кожа на запястьях горела от его железных пальцев. Я захлебнулась болью, мир сузился до этой мучительной хватки и пульсации раны. Казалось, всё вокруг исчезло и осталась только леденящая боль, липкий страх и ощущение, что это конец. В этот момент Алекс среагировал и его лицо исказилось от ярости и страха. Он схватил что-то тяжёлое и со всей силы ударил бандита по голове. Тот рухнул на пол, как мешок, даже не издав ни звука. Остальные бандиты замерли, ошеломлённые, будто сама смерть прошла мимо них. Алекс бросился ко мне, но я резко дернулась назад, не позволяя ему сделать ни шага ближе. Раненую руку я прижала к груди. Пальцы скользили по липкой крови, а багровые капли одна за другой падали на бетон. Сердце грохотало так, что в голове стоял глухой звон, дыхание сбилось, стало рваным и поверхностным. Я не знала, что ждать дальше, но была готова ко всему, кроме покоя. Алекс замер, вытянув ладони вперёд, как будто боялся спугнуть меня окончательно, боялся, что я исчезну в своей боли. — Кэти, всё хорошо, я же обещал, что не причиню тебе вреда... — его голос звучал тихо, осторожно, почти умоляюще, и это только сильнее ранило меня, потому что я не верила ни одному его слову. Я сглотнула, пытаясь не заплакать. Я пыталась взять себя в руки, хотя внутри уже ничего не осталось — только страх и пустота. Бандиты по-прежнему стояли мёртвыми фигурами у стены, никто не осмеливался сделать ни шагу. Я видела страх в их глазах, но они боялись не меня, а Алекса, который только что отправил их товарища в беспамятство. — Дай мне посмотреть... — Алекс сделал осторожный шаг, но я снова отступила, сжимая раненую руку, как последний щит. — Не подходи... — выдохнула я, голос дрожал, ломался — Не трогай меня... В груди всё горело — боль, обида, отчаяние, страх. Рука пульсировала, каждая клетка напоминала о том, что случилось за эти несколько минут. Алекс медленно повернулся к оставшимся бандитам. Его движения были выверены, почти хищные, а взгляд ледяной, чужой, абсолютно лишённый тепла. В его глазах вспыхнул новый оттенок — что-то такое, от чего у меня внутри всё сжалось. Они стали холодными, как зимняя ночь, страшными, опасными. В них не было ни страха, ни сомнений, ни человеческих эмоций. Только непроницаемая тьма, в которой мне не дано было ничего понять. Я почувствовала физическую угрозу, исходящую от него — почти будто воздух вокруг сгустился и стал тяжелым, давящим, и с каждой секундой становился всё холоднее. В комнате повисла тяжелая, давящая тишина, в которой даже дыхание казалось преступлением. Алекс не спеша посмотрел в глаза каждому из них, словно взвешивая их души на невидимых весах. Лицо его осталось непроницаемым, но в этом молчании было куда больше угрозы, чем в любом крике. Он тихо, почти шепотом, произнес одно слово, и оно прозвучало, как приговор. — Боль. Бандиты замерли, их лица исказились страхом и отчаянием. В их глазах вдруг появилась обречённость — они уже знали, что выхода нет, но всё равно пытались искать спасение в малейших движениях, взглядах друг на друга. Но было поздно. В следующую секунду, будто сорвавшись с цепи, они впали в безумие. Один из них, с бешеной злобой и слепым повиновением, набросился на лежащего без сознания товарища, стал избивать его, как будто надеялся отогнать собственный ужас. Когда с ним было покончено, они охваченные паникой и какой-то животной яростью, кидались друг на друга, забыв обо всём, кроме боли и страха. Крики, удары, хриплое дыхание — всё смешалось в беспощадной, дикой вакханалии. Я не могла отвести глаз — это было слишком ужасно и нереально, как кошмар наяву, из которого невозможно проснуться. Остался только один. Он стоял посреди комнаты, тяжело дыша, а на лице его застыло то самое животное отчаяние, что бывает у загнанного зверя. В его глазах отражалось абсолютное понимание собственной обречённости, но всё равно, ни малейшей надежды, только страх и пустота. И вдруг, не раздумывая, он сам оборвал свою жизнь. Он рухнул на пол, будто решил, что это единственный способ уйти от боли. Алекс всё это время наблюдал за происходящим с поразительной холодностью и безразличием, словно смотрел не на людей, а на тени, которые не стоили ни капли его эмоций. В нём не было ни злорадства, ни интереса — только ледяное спокойствие, пугающее своей абсолютной отстранённостью. Я вжалась в стену ещё сильнее, ощущая, как тело охватывает озноб. Страх перед ним стал холодным, липким, он проникал под кожу, заполнял лёгкие и был намного страшнее всего, что происходило до этого. Алекс медленно повернулся ко мне. Его движение было плавным, но в этом спокойствии таилась какая-то хищная осторожность, как будто он готов был в любой момент сорваться с места. Я всё ещё вжималась в стену, не в силах унять дрожь, ощущая, как страх буквально парализует тело. Сердце бешено стучало, животный ужас подступал к горлу, сковывал голос, затмевал разум. — Что это было? — с трудом выговорила я, не узнавая собственного голоса. Он дрожал, как и всё моё тело, и казался чужим, будто принадлежал другому человеку. Алекс посмотрел на меня спокойно, почти равнодушно. В его глазах не было ни сочувствия, ни гнева — только спокойствие, от которого становилось не по себе. Он выглядел так, словно происходящее не имело для него ни малейшего значения. — Они получили по заслугам — ответил он, и в его голосе звучала ледяная отстранённость – За тебя – слова будто разрезали воздух, и я почувствовала, как страх перед ним становится ещё острее, почти физическим. — Но…как?.. — слова застряли в горле, я не могла поверить в увиденное. Всё происходящее казалось мне невозможным, и только ещё больше усиливало внутренний ужас. Алекс вдруг усмехнулся, но его улыбка была холодной, пустой, такой, что от неё мороз пробежал по коже. Его равнодушие стало почти пугающим, он смотрел на меня так, будто я была ему совершенно чужой, не представляла никакой ценности. — Гипноз — произнёс он неожиданно спокойно, будто говорил о чём-то обыденном, не стоящем внимания. В его голосе не было ни гордости, ни сожаления — только бездонная пустота. — Я следующая? — хрипло спросила я, едва выдавив слова сквозь сдавленное горло. Страх был таким сильным, что казалось, я перестала быть собой и осталась только дрожащая, уязвимая оболочка. Алекс вздрогнул, будто мой вопрос вырвал его из какого-то мрачного транса. В его взгляде на миг промелькнули эмоции — что-то растерянное, почти человеческое, но ледяная отчужденность и опасность не исчезли. Я чувствовала себя на краю пропасти, не зная, стоит ли делать шаг вперёд или отступить. — Я же обещал тебе, что не причиню вреда — тихий голос Алекса заставил меня чуть расслабиться, но страх всё равно не отпускал — Они сделали тебе больно и поплатились за это. — Алекс — осторожно позвала я, стараясь понять, кто сейчас передо мной — тот монстр, что только что уничтожил бандитов и прокурора или всё-таки тот Алекс, которого я любила — Я могу… уйти? Он посмотрел на меня спокойно, взгляд оставался отчуждённым, но в нём мелькнул новый оттенок, легкий проблеск чего-то человеческого, едва заметный отблеск тепла, который почти сразу угас. — Не бросай дело Новака, Кэти — вдруг сказал он, и в голосе было странное, почти мольба — Помоги мне в последний раз. — А потом ты убьёшь меня? — спросила я, и, хотя мне было страшно услышать ответ, страх постепенно начал отпускать. — Нет — усмехнулся Алекс, и его улыбка была грустной, совсем не пугающей — Потом ты больше не увидишь меня, обещаю. От этих слов внутри что-то болезненно сжалось. Я боялась его, ненавидела и… всё ещё любила. — Хорошо, я обещаю довести дело до конца — сказала я, голос дрогнул. В этот момент боль пронзила мою руку с новой силой, почти нестерпимо. Я сжалась, зажмурилась, пытаясь унять слёзы, и когда осмелилась взглянуть на рану, увидела, что кровь всё ещё течёт, пачкая пальцы и одежду. Алекс заметил это, его взгляд стал настороженным. — Могу я помочь? — нерешительно спросил он, словно опасался спугнуть меня одним лишним словом или движением. И тут я вдруг осознала — я нужна ему живая. Страх не исчез, но я почувствовала, что могу позволить ему прикоснуться ко мне. Осторожно, с опаской, но с крохотной надеждой на спасение. Я кивнула. Алекс приблизился медленно, его шаги были такими осторожными, будто он боялся даже дыханием нарушить неустойчивое равновесие между нами. Он склонился, и его холодные пальцы коснулись моей распухшей руки с такой осторожностью и трепетной нежностью, что я невольно задержала дыхание. В его взгляде появилась искренняя забота и тревога за моё состояние. — Если сейчас не сделать ничего, инфекция распространится дальше, и это может привести к необратимым последствиям… ты можешь потерять руку — тихо, но твёрдо произнёс он. Я похолодела от страха при мысли о том, что могу остаться без руки, и на мгновение мне стало совсем невыносимо. — Потерять руку? — я была в шоке, слова вырвались сами собой. — Я могу помочь… если ты позволишь — сказал Алекс, и в его голосе звучала сдержанная уверенность человека, который твёрдо знает, что делать — В машине есть аптечка, я обработаю рану, а потом отвезу тебя в больницу. — В больницу? — с тревогой переспросила я — Нет, я не хочу лишних вопросов. — У меня в кабинете есть необходимые лекарства — предложил Алекс, голос его стал мягким, но в интонации ощущалась профессиональная решимость. — Если ты разрешишь, я могу сделать всё, чтобы помочь тебе, без помощи врачей. У меня не было ни малейшего выбора. Страх всё ещё сжимал меня, но где-то на самом краю сознания я ощущала странное, тревожное успокоение — он не убьет меня до тех пор, пока я ему нужна. Эта мысль давала хрупкое ощущение безопасности, пусть и временной, а вместе с ней, в самой глубине моей души, жила лёгкая, едва заметная симпатия, которую я пыталась подавить, но она всё равно пробивалась сквозь тревогу и боль. — Хорошо, только… без гипноза — выдавила я, голос дрожал, но в нём звучала и просьба, и надежда. Алекс посмотрел на меня с печальной, почти уязвимой улыбкой. В этой улыбке было больше человечности, чем я видела сегодня, она словно напоминала мне о том, кем он был когда-то. Его глаза на миг потеплели, а голос прозвучал тихо, почти заботливо — Хорошо. В этот момент между нами повисло хрупкое доверие, наполненное страхом.