В Лабиринте Разума

Я лежала в больнице уже неделю. Физическая боль постепенно отступала, а на смену ей пришла боль моральная. Я постоянно мысленно возвращалась в тот подвал, снова и снова пыталась спасти мистера Бакера, остановить Алекса… Но каждый раз, открывая глаза, я видела только белые больничные стены. Я много думала и о нас с Алексом. Глупо было отрицать, что нас тянуло друг к другу. Мы не могли быть ни вместе, ни порознь. Сколько бы раз он ни уходил, сколько бы раз я ни убеждала себя, что он монстр и я так больше не могу… Стоило лишь вспомнить его улыбку, прикосновения, заботу, тот нежный взгляд, каким на меня не смотрел никто и я снова забывала обо всём и хотела быть рядом с ним. Алекс тоже не мог без меня. Он приходил каждый день. Проявлял заботу, спрашивал, как я себя чувствую и… уходил, будто хотел что-то сказать, но не решался. Доктор Уайт явно был недоволен визитами Алекса. В его взгляде мелькала скрытая неприязнь, которую он старался подавить из профессиональной вежливости. Казалось, у него был веский повод так себя вести, но я его не знала. Что такого мог сделать Алекс, чтобы светлый, тёплый парень вдруг становился полной противоположностью себя? В воздухе ощущалась неразрешённая история, невидимая трещина между ними, которую я не могла понять. Словно каждый раз, когда появлялся Алекс, что-то внутри Люка менялось. Улыбка исчезала, голос становился сдержанным, а в глазах застывала холодная настороженность. Мне было любопытно, какую же тайну они скрывают. Наступило очередное утро. Меня разбудило короткое, резкое вибрирование телефона. На экране высветилось сообщение. «Ты пожалеешь о том, что осталась жива». Слова будто обожгли меня. Я застываю, не в силах отвести взгляд от экрана. Сердце сжалось, в груди стало холодно — кто это? За что? Мне казалось, я вспомнила всё, но это сообщение выбивало почву из-под ног. Я оглядела палату. Ощущение опасности не отпускало, словно за мной кто-то наблюдает. Здесь, сейчас, даже в этой больничной тишине. Когда пришёл Алекс, я почувствовала облегчение. Но, сердце всё ещё колотилось от страха после утреннего сообщения. Алекс вошёл тихо и поставил на стол пакет с вкусняшками. Его движения были спокойными, почти бесшумными, но в каждом жесте сквозила забота. — Как ты себя чувствуешь? — спокойно спросил он, задержавшись взглядом на моём лице. — Всё хорошо… — пробормотала я, но голос звучал неуверенно. — Хорошо, тогда я пойду… — сказал он и сделал шаг к двери. — Нет! — почти выкрикнула я, не давая ему уйти — Пожалуйста, побудь со мной. Алекс остановился и удивленно посмотрел на меня. А потом медленно сел на стул рядом с кроватью. На мгновение его пальцы едва заметно коснулись моей руки, и я ощутила, как от этого прикосновения становится спокойнее. Мы сидели молча, но этого молчания мне было достаточно. Алекс не сводил с меня глаз. Я ощущала этот взгляд даже сквозь опущенные ресницы. Тёплый, тревожный, полный такой заботы, что сердце сжималось всё сильнее. Я слышала, как медленно он дышит, будто сдерживая что-то внутри. Вдруг он наклонился ближе, его дыхание коснулось моей щеки, и шёпотом спросил — Так что тебя так напугало? Доктор? Я вздрогнула, не сразу поняв смысл вопроса. — Что?.. Нет, нет… Мне утром прислали смс — я дрожащей рукой протянула ему телефон. Алекс взял его, и на мгновение его пальцы едва заметно коснулись моей ладони. Он бросил взгляд на экран — холодный, прозрачный, будто отгородившийся от всего мира. Затем его глаза снова встретились с моими, и в них промелькнула тень, от которой по коже побежали мурашки. Его челюсть напряглась, а губы сжались в тонкую линию. — Я узнаю, кто это — тихо обещал он, и в голосе прозвучала такая стальная решимость, что меня охватил озноб — И убью его. Я не осмелилась ничего сказать. А взгляд Алекса стал отстранённым и бездушным. Точно таким же, как тогда, в подвале. На мгновение мне стало страшно не за себя, а за того, кто посмел угрожать мне. Мы опять погрузились в тишину. Я видела, как Алекс с трудом взял себя в руки. А потом едва шевеля губами прошептал — Теперь, когда ты всё вспомнила… что ты чувствуешь? Я замерла, вцепившись в одеяло. Внутри всё бушевало, но я не могла сразу найти слова. Я смотрела на его ладонь, на знакомые пальцы… такие сильные и такие осторожные. Хотелось просто прижаться к нему, спрятаться в этих объятиях, как когда-то… но теперь между нами лежало слишком многое. — Не знаю — выдохнула я наконец, чувствуя, как к горлу подкатывает ком — Но зато я наконец-то поняла, почему меня так тянуло к тебе. Алекс грустно улыбнулся, и в этой улыбке было столько боли. Он медленно покачал головой, словно не веря себе. — Но ты… жалеешь? Я посмотрела ему в глаза — такие родные, усталые, полные тоски. В этот момент мне хотелось его обнять, но я осталась на месте. Ведь я наконец-то вспомнила, кем он был. Монстром. Я замерла, а моя рука предательски сжала одеяло. — Нет, я не жалею, Алекс. Он задержал дыхание. В палате воцарилась такая тишина, что я слышала, как где-то в груди у него глухо стучит сердце. Я почувствовала, как он борется с самим собой. — Ты всё ещё любишь меня? — неожиданно спросил он, голос предательски сорвался. Я замолчала, не в силах сразу ответить. Сердце бешено билось, а в груди поднималась волна горечи и нежности. Тысячи мыслей пронеслись в голове, спутанные, противоречивые. И я задумалась. А любовь ли это? Или это… что-то другое, болезненное, не похожее на настоящую любовь? Я лихорадочно перебирала в памяти, как называется эта странная болезнь, когда жертва влюбляется в мучителя… Стокгольмский синдром. Да, вот оно — короткое, холодное и точное определение. Я не знала, что ответить. Ведь в отличие от Алекса я не была психиатром и знала где кончается любовь и начинается зависимость. Было так много боли и слишком мало ответов. Я долго не решалась нарушить эту тишину, будто надеялась, что ответ придёт сам. В попытке разобраться в себе я подняла глаза на Алекса и увидела в его взгляде ту же неуверенность, что и в себе самой. Слова сорвались почти шёпотом. — А ты всё так же не умеешь любить? — Отвечаешь вопросом на вопрос? – он слабо усмехнулся, но в его глазах была боль. — У тебя научилась, Алекс… – я попыталась улыбнуться, чтобы скрыть растерянность. Повисла пауза, наполненная невысказанными мыслями. Я не заметила, как слова сами сорвались с губ. — Алекс, как отличить любовь от Стокгольмского синдрома? В комнате воцарилась тишина, будто даже воздух затаил дыхание. Он посмотрел на меня, задержав взгляд. Его льдисто-голубые глаза стали холоднее, и я заметила в них ту самую боль, которую он обычно прячет за спокойной маской. Пальцы Алекса чуть сжались, как будто он искал точные слова, чтобы не ранить меня или себя. — Стокгольмский синдром — это когда человек привязывается к тому, кто причинил ему боль — начал он, голос звучал ровно, почти профессионально, как будто он говорил на лекции, но в каждом слове сквозила усталость — Это неосознанная попытка найти защиту там, где страшно. Человек оправдывает чужие поступки, даже если ему больно. А любовь — это свобода. Ты остаёшься потому, что хочешь, а не потому, что не можешь уйти. В любви есть уважение, забота, желание быть рядом, а не страх потерять расположение. Я слушала его и вдруг поняла, что всегда могла уйти. Алекс никогда не держал меня. Но я не хотела. Когда это осознание пришло, все мысли в голове затихли, словно внутри наступил покой. Я нерешительно протянула к нему руку, словно боялась, что он исчезнет, если прикоснусь. Алекс сжал мою ладонь в своих, и на секунду его пальцы дрогнули, как будто он едва сдерживал себя, чтобы не прижать меня к себе крепче. — Кэти… Я скучал по тебе… — произнёс он почти шёпотом, как на исповеди. — Когда ты потеряла память, ты была такой потерянной… Я не знал, как тебя вернуть. Я с трудом улыбнулась сквозь слёзы. Они сами катились по щекам, обжигая кожу. – Теперь я вернулась… Я должна была бояться его, держаться подальше... Но вместо этого я чувствовала только невыносимое желание оказаться ближе, утонуть в его голосе, спрятаться в этих руках, поверить каждому его слову. Почему, несмотря ни на что, рядом с ним я всё равно ощущаю себя живой? Неужели это действительно любовь, а не просто остатки старой зависимости? Я не знала ответа, но знала точно, что он нужен мне, несмотря на всё, что было между нами.