Секрет черного шелка

Das Leben und der Tod von Emma Diener

Берлин, конец апреля 1914г.

Дора почти бежала через двор полицейского управления — каблуки отчаянно стучали по брусчатке, словно вторя беспокойному ритму сердца. Эхо шагов разлеталось меж высоких кирпичных стен, будто предупреждая: «Опаздываешь». Она лишь недавно работала с тайной полицией, и малейшая оплошность грозила похоронить её и без того шаткую репутацию. В коридоре её уже ожидал господин Кинкель — сотрудник департамента тайной полиции, человек с лицом добродушного бюргера, но глазами хищника. — Добрый день, — выдохнула Дора, не отводя от него напряжённого взгляда. «Зачем вызвал? И почему так срочно?» — Дора, как работа? — осведомился господин Кинкель, улыбаясь так, словно предлагал чашку кофе, а не проверял, справляется ли девушка со своей грязной миссией. Работа… О, какое лицемерное слово для того, чем занималась Дора. Одна её приятельница содержала подпольную библиотеку — тесную комнатушку, где по вечерам собирались люди с неоднозначными идеями. Доре же велели наблюдать. Подслушивать. Вытягивать признания полушепотом, обмениваясь многозначительными взглядами и касаниями рук. Но все эти разговоры — о «равенстве», «капитале», даже пугающем «Карле Санде» — пролетали мимо её сознания, как осенний дождь по крыше: шум, не стоящий внимания. Дора играла свою роль с холодной точностью часового механизма. «Рабочее движение», «Интернационал» — для Доры это звучало так же бессмысленно, как средневековые споры о количестве ангелов на острие иглы. Разве могло что-то измениться из-за этих бесконечных дебатов в душной конуре, пропитанной запахом дешёвого табака и безнадёжности? — Честно говоря, я ещё не совсем освоилась, — осторожно ответила Дора, скользя взглядом по лицу господина Кинкеля в поисках тени недовольства. Но тот лишь кивнул, его улыбка оставалась непроницаемой, а лицо выражало подозрительное благодушие. — Очень хорошо, — заявил он. — У меня для тебя есть другое поручение. Они прошли по лестнице, затем по длинному коридору, освещённому тусклыми лампами, и наконец остановились перед массивной дубовой дверью с потускневшей медной табличкой. Кабинет встретил Дору волной тепла и сложного аромата — горьковатый кедр, пыль веков, привкус чернил и что-то ещё, неуловимо знакомое… Дорогое вино? Коньяк? Пространство дышало холодной, почти пугающей элегантностью: строгие ряды переплетённых фолиантов за стеклянными дверцами шкафов, бронзовые часы с маятником, индустриальные пейзажи в тяжёлых рамах. Не успела Дора поудобнее расположиться в кресле, как в кабинет вошёл ещё один человек, и внешность вошедшего нельзя было оставить без внимания: высокий, со светлыми волосами и правильными чертами лица, он казался удивительно привлекательным, даже красивым. Возраст незнакомца определить было невозможно — около тридцати, но могло быть гораздо меньше или больше. Он сохранил внешность человека молодого, но с едва уловимым отпечатком, который ясно показывал, что им было много чего пережито. — Познакомься, Дора, это Райнхард Шнайдер, — устало произнёс господин Кинкель. — Теперь, когда все в сборе, перейдём к делу, — без предисловий начал он. — Дора, вы читали о недавнем нашумевшем убийстве? Он протянул ей газету. С пожелтевшей страницы на Дору смотрела молодая женщина с вызывающе-дерзкой улыбкой. Черноволосая красавица в сверкающем платье, пальцы которой впивались в ткань с какой-то театральной страстью. «Эмма Динер. Найдена мёртвой в собственной спальне». — Да, ужасное происшествие, — машинально отозвалась Дора, хотя мысленно уже лихорадочно соображала: «При чём тут я? Я даже не знала её…» Она помнила скупые газетные сводки: куртизанку из высшего света нашли мёртвой в её же квартире. Она была задушена чёрной шёлковой лентой. Ни следов борьбы, ни улик — только изящное женское тело, будто уснувшее на роскошном ложе. Ходили слухи, что какой-то высокопоставленный любовник куртизанки непременно желает, чтобы дело раскрыли. Но полиция была бессильна, и склонялась то к версии несчастного случая, то к хладнокровному убийству, но истина, как и убийца, оставалась в тени. — Я занимаюсь расследованием этого дела, — произнёс Райнхард. Голос его звучал мягко и ненавязчиво, но вместе с тем чётко и вкрадчиво. — И полагаю, вы могли бы мне помочь, фройляйн Нисс. — Чем же? — насторожилась Дора. — Вам предстоит сыграть роль подруги Эммы. Ненадолго. Посетите её знакомых, поинтересуйтесь последними днями… Только и всего. Райнхард улыбнулся, и в этой улыбке было что-то хищное. — Но никто не станет откровенничать со мной, — сказала Дора. — Не с вами, а с верной подругой, — встрял в разговор господин Кинкель. — Вы же как-то получаете сведения от ваших заговорщиков из библиотеки? Дора сжала губы. Понятно как: флирт — явный или не очень; грубая лесть и тонкие комплименты; притворные слёзы; взгляды — то безразличные, то исполненные желания; элегантные наряды, походка, заставляющая юбки соблазнительно колыхаться… Всё это действовало на мужчин самым благоприятным образом. Но теперь речь шла не о болтливых идеалистах, а о потенциальном убийце, который уже однажды затянул шёлковую ленту вокруг женской шеи. — Прошу прощения, но почему господа из полиции не могут сами опросить людей? Уверена, у них получится лучше. Господин Кинкель рассмеялся и дружески похлопал Райнхарда по плечу. — Ах, полиция. Эти варвары в форме умеют только ломать двери и запугивать. Но наша Эмма вращалась среди особых людей. Тут нужна тонкость и нестандартный подход. Дора поняла. В Берлине существовало два вида правосудия: одно — для тех, кого волокли в подвалы на Либихштрассе, и другое — для тех, чьи визитные карточки пестрели дворянскими «фон» и «цу». Стоило полицейскому повысить голос на такого господина — как тут же материализовалась стайка адвокатов в лакированных ботинках, а по телефону вдруг «вспоминалось» о забытом обеде у министра. В таких случаях следователи вдруг находили в себе невероятную деликатность — будто имели дело не с подозреваемым, а с хрупкой вазой, случайно оказавшейся на месте преступления. — Так… Понятно. — Дора медленно провела языком по губам, будто пробуя на вкус предложение. — Значит, я должна притвориться подругой мёртвой куртизанки и выуживать секреты у людей, один из которых — убийца? Звучит как начало безумной авантюры. Это вообще безопасно? — Вполне, — ответил Райнхард, скрывая улыбку. «Врёт, разумеется». Интуиция подсказывала Доре, что предложенная авантюра весьма сомнительна. Да и в целом... Играть роль подруги убитой куртизанки… Остаткам репутации точно конец. Впрочем, какая может быть репутация у бывшей актрисы и содержанки? Дора посмотрела на господина Кинкеля — благодушная улыбка, хитрый взгляд. Ну и как отказать сотруднику тайной полиции? Она перевела взгляд на Райнхарда: расслабленная поза, за которой, однако, скрывалось внутреннее напряжение. «Отказаться? Они не позволят». Но был один аргумент, который мог сделать это предложение выгодным. — Я согласна. Но с условием. — Дора назвала сумму, от которой у любого банкира перехватило бы дыхание. — Цепкая, — господин Кинкель подмигнул Доре с одобрением старого сводника, знающего толк в таких делах. Их беседа продолжалась ещё с полчаса, но Дора не услышала ничего нового — все эти подробности об Эмме она уже вычитала из газетных столбцов. Бедняжка снимала квартиру в центре, блистала в богемных кругах, носила дорогие наряды, в числе ее любовников были весьма и весьма высокопоставленные личности. Все свои деньги Эмма невероятным образом умудрялась проматывать. И родни у нее тоже не было, кроме какой-то дряхлой тётки. «Типичная история несчастной куртизанки», — думала Дора, пока Райнхард монотонно перечислял факты. Когда разговор был закончен, господин Кинкель вывел Дору в коридор. — Я должен сказать тебе ещё пару слов, Дора, — попросил господин Кинкель. — С твоей стороны не должно быть никакого лишнего интереса к господину Шнайдеру. «Ты издеваешься? Не мог бы подсунуть мне кого-то ещё более привлекательного», — мысленно фыркнула Дора. Однако она и сама знала, что красивые мужчины очень часто имели непростительные изъяны характера. Влечение к ним стоило гасить сразу — как опьянение от слишком крепкого вина. — Пойми меня правильно, — господин Кинкель сложил руки на животе, приняв вид мудрого наставника. — Женщины — существа романтичные и совершенно перестают думать головой, если увлекаются. Это мужчины никогда не позволяют себе лишнего, поскольку слишком рациональны. Дора едва не подавилась собственным смехом. По её наблюдениям, именно мужчины готовы были разориться на бриллианты, стреляться на дуэли или предать лучшего друга — стоит лишь женщине бросить на них томный взгляд из-под вуали. Но спорить она не стала — в конце концов, ей обещали платить. И платить щедро.