Секрет черного шелка

Neugier

Как и договаривались, Дора ждала в кофейне «Централь», сидя за столиком у окна. Запотевшие стекла дрожали от проезжающих мимо экипажей, а за спиной стоял терпкий аромат свежеобжаренных зёрен, смешанный с ванилью и корицей. Дора то разглядывала скатерть с вышитыми инициалами заведения, то ковыряла вилкой остывший десерт, то вновь перечитывала меню, где среди двадцати сортов чая значился и «особый берлинский» — чёрный, как её настроение. Интересно, чего Криста хочет на самом деле? — мелькнуло у Доры, когда взгляд снова зацепился за «особый берлинский» в меню. То холодная, то внезапно любезная… Вспомнился тот оценивающий взгляд, скользнувший по её груди. Дора сжала пальцы — не то от раздражения, не то от странного волнения. Но где же Криста? Неужели передумала? Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кружевные занавески, уже сменились золотисто-розовым светом фонарей, когда Дора, окружённая гомоном посетителей — смехом студентов, деловыми разговорами коммерсантов и щебетом дам — на минутку закрыла глаза… — Простите, что заставила ждать… Вы спите? — Нет! — Дора вздрогнула, чуть не опрокинув чашку с кофе, который к этому моменту напоминал скорее памятник терпению, чем напиток. — Значит, мечтаете, — заключила Криста, бросая на соседний стул бархатную накидку с таким видом, будто это не аксессуар, а трофей. Мечтаю уже уйти отсюда, — мысленно вздохнула Дора, выпрямляя затекшую спину. — Вам не нравится здесь? — Криста наклонилась, и её духи — что-то тяжёлое, с нотками пачули — обволокли Дору. — Мой номер в двух шагах. Дора закусила губу. В голове метались противоречивые мысли: Это неспроста и Вдруг она знает что-то важное? Но больше всего её удивляло собственное желание согласиться — опасное, щекочущее нервы. — Хорошо, — наконец сказала она, вставая. — Только ненадолго. Улица встретила их вечерней прохладой. Фонари, мерцая, отбрасывали неровные тени на мостовую, а из распахнутых окон ресторана доносились звуки вальса. — Я дальняя родственница фрау Миллер, — неожиданно начала Криста, поправляя шпильку в своей вызывающе короткой причёске. — После случившегося с Эммой тётушка осталась совсем одна. Мне пришлось бросить мастерскую в Дрездене и приехать улаживать дела. — А вы художница? — осторожно поинтересовалась Дора. — Гравёр. — Криста усмехнулась. — Удивлены? — Необычное занятие для женщины, — Дора не смогла скрыть лёгкого удивления, её взгляд невольно скользнул по пальцам Кристы, ища следы работы резцом. Это объясняет многое, — подумала Дора. В памяти всплыли рассказы о Дрездене — не только о фарфоровых замках и оперных театрах, но и о том другом городе: о нудистах на песчаных отмелях Эльбы, о тайных собраниях социалистов, о женщинах, которые курили на улицах и спорили о Ницше. О городе, где даже воздух, казалось, был пропитан духом свободы — той опасной, опьяняющей свободы, против которой так рьяно выступали добропорядочные бюргеры. — Вас шокирует моя профессия? — Криста наклонилась вперёд, и в её глазах вспыхнул озорной огонёк. — Или то, что я не стыжусь этого?

***

Гостиничный номер оказался скромным, но чистым. Пока Криста разговаривала с горничной, Дора подошла к столику. На котором лежала газета. «Реваншистские устремления Франции — угроза европейскому миру» — гласил жирный заголовок. Криста резко щелкнула замком своей кожаной сумочки, доставая пачку сигарет. — Простите мой резкий тон ранее. Просто вчера к фрау Миллер вломилась какая-то журналистка. Я подумала, что вы тоже из этих… — Журналистка? Но в криминальной хронике обычно работают мужчины. Дора осторожно присела на край кровати, стараясь не вызвать скрип пружин. — Вот именно! — Криста поморщилась. — Какая-то из тех газетенок, для которых мужчины не очень-то любят писать статьи. Вспомнила! «Секреты домохозяйки». Теперь Дора понимала первоначальную враждебность Кристы. — А на днях приходили из полиции, — внезапно продолжила Криста. — Фрау Миллер всегда была впечатлительной, нервной — чуть что, сразу в слёзы и в обморок. А уж после визита полиции… Особенно усердствовал один белобрысый тип. До чего же мерзкий. Так и хотелось спустить его с лестницы. Отвратительно вежливый, но общался так, будто мы уже виновны. Будто обязаны оправдываться. Тетушка потом всю ночь не могла успокоиться. «Неужели она о Райнхарде? — удивилась Дора. В голове мелькнула ироничная мысль: Эх, знала бы Криста, что меня подослал тот самый «паскудный белобрысый тип», она бы и меня захотела спустить с лестницы…» В дверь постучали осторожно, почти неслышно — в номер скользнула горничная — тень, беззвучный призрак в крахмальном переднике. За ней катилась тележка с ведёрком шампанского, покрытым инеем, словно зимнее окно. Загадочно улыбаясь, Криста, наполнила два бокала. Изысканные, с тонкими ножками, они заиграли в свете ламп золотистыми бликами. Затем она сняла крышку с блюда — и на нем, оказались фрукты нарезанные тонкими ломтиками. «Меня точно соблазняют», — подумала Дора, скрывая улыбку за закушенной губой. — Не любите фрукты? — Криста чуть склонила голову, и тёмные локоны опустились на ее люб. Плавным движением она сняла вторую крышку, открыв взору изящную вазочку с шоколадными конфетами. Шампанское в бокале искрилось, пузырьки поднимались вверх — точь-в-точь как те странные, теплые волны, что накатывали от живота к горлу. С женщинами у Доры действительно было мало опыта — несколько неловких поцелуев с подругой ещё в те времена, когда она мечтала стать актрисой… Смех, больше похожий на нервную икоту, горящие щёки и взаимные обещания «никогда не вспоминать об этом». Тогда это казалось просто шалостью, игрой в запретное… — Вы обещали рассказать об Эмме, — осторожно напомнила Дора. Криста замерла на мгновение, её пальцы сжали край скатерти. Затем она резко вдохнула, словно собираясь с мыслями, и её голос стал сухим, отстранённым: — Ах, да. Вижу, она вам действительно важна. Честно говоря, узнать получилось немного. И ничего такого, что было бы неизвестно дрянным газетчикам. Криста потянулась к карману, движения стали резкими, механическими. Извлекла открытку — края потрёпаны, углы замяты, будто её много раз перечитывали и прятали обратно. Вид Кёнигсберга. — Эмма вела богемный образ жизни, — Криста перевернула открытку, обнажив неразборчивые каракули на обороте. Винное пятно расползлось по углу, напоминая засохшую кровь. — К тётушке почти не заходила, но присылала такие… из разных городов. Особенно часто — с курортов под Кёнигсбергом. В последнем письме она упоминала какую-то «скверную историю». Будто бы поругалась с женихом, и он разорвал помолвку. Дора насторожилась: — Как его звали? Криста фыркнула: — Не помню. Да разве это важно? Фрау Миллер обмолвилась, что, скорее всего, никакого жениха и не было. Эмма просто не хотела её расстраивать. Вот и сочинила сказку про свадьбу. «Итак: жених-призрак. Открытки с пятнами. И «скверная история» в Кёнигсберге. Чудесно. Райнхард будет в восторге.» — язвительно подумала Дора. Она представила его холодный взгляд, скучающую ухмылку, когда она доложит об этих «уликах». Криста замолчала. Она лениво провела пальцем по краю бокала, заставив хрусталь звенеть тонкой, дрожащей нотой, но взгляд её не отрывался от Доры. — Знаешь… — голос Кристы стал гуще, будто пропитанный ароматным, дурманящим мёдом. — Мы столько времени говорим об Эмме… А вот о тебе — ни слова. — Не понимаю, о чём ты, — отозвалась Дора. — Не понимаешь? — Криста улыбнулась, будто ловила её на слове. Её ладонь скользнула поверх Дориной, а большой палец медленно, почти неспешно, провёл по внутренней стороне запястья. — Странно. А мне казалось, ты прекрасно читаешь между строк. Пальцы Кристы скользнули выше, вплетаясь в волосы Доры, на миг задержались у виска, затем — лёгкое, почти случайное прикосновение к нежной коже за ухом. Случайное? Движение было настолько естественным, будто Криста тысячу раз проделывала это раньше. Дора замерла. Сердце колотилось так яростно, что, казалось, вырвется из груди. Это было непривычно. Несвойственно. А ведь Дора знала толк в любви. Мимолётные интрижки — те, что вспыхивали и рассыпались пеплом, как бабочки, опалённые огнём, — были её стихией. Мужские взгляды, дрожащие пальцы, шёпот в полутьме… Всё это давало ей тот самый блеск в глазах, ту самую лёгкость в походке. Она относилась к мимолётным романам, как к дорогому вину: насладилась — и забыла. Но с женщиной… — Я должна знать… Уверена ли ты? — шёпот Кристы обжёг ухо. Дора замерла. Никто — ни один из тех самоуверенных мужчин с их напускной галантностью — никогда не спрашивал. Не спрашивал так, будто ответ мог что-то изменить. И теперь этот простой вопрос поставил в тупик. Тёплые руки обвили плечи Доры. — Ответь… Голос звучал, как шёпот искушения в полутьме — низкий, дразнящий. — Да… — вырвалось у Доры, прежде чем успел включиться разум. Зачем она это сказала? Из любопытства? Из того самого глупого, юношеского азарта, что когда-то заставил её целоваться с актрисой в тёмной гримёрке? Криста вдруг расслабилась, будто одно ожидание ответа придавало ей сил держаться. Напряжение, только что висевшее между ними тугим узлом, вдруг превратилось в нечто иное. Поцелуй начался нежно — мимолётное прикосновение, лёгкое касание губ. Но с каждым движением сознание Доры затягивало сладким туманом — густым, как сироп, опьяняющим, как старый коньяк. Губы Кристы прокладывали путь вниз — влажные поцелуи на источающей жар шее, осторожные укусы на хрупких ключицах, горячее дыхание между грудей… Тело Доры дрожало мелкой, непрекращающейся дрожью, словно от озноба, хотя кожа пылала. Пуговицы сдавались одна за другой — медленно, но неизбежно. Платье, наконец, соскользнуло на пол с шорохом, похожим на приглушённый стон. Криста отступила на шаг. Её пальцы медленно прошлись по собственному телу, снимая платье; ткань струилась по плечам, обнажая высокую грудь, узкую талию, плавные соблазнительные бёдра. Дора легла на кровать — неспешно, словно боялась спугнуть хрупкую магию момента. Простыни холодили кожу, но это ощущение тут же растворялось в жгучем следе от прикосновений. — Можно? — голос Кристы был едва слышен, но пальцы уже замерли в сантиметре от обнажённой кожи. — Да. «Это неправильно…» — шептал голос разума, но тело Доры уже отвечало на каждое прикосновение. «Ты даже не знаешь её…» — а пальцы сами впивались в чёрные локоны, будто боясь, что видение исчезнет. «Я не такая…» — но губы сами приоткрылись для поцелуя. Дора чувствовала, как замешательство и интерес сплетаются внутри в тугой узел. Нижняя юбка мешала, но и давала иллюзию защиты — пока белый батист скрывал её дрожь, всё казалось почти невинным. Почти. Криста оказалась сверху, зажав между бёдер приподнятое бедро Доры. Доминирующая поза говорила сама за себя — здесь она решает, как и когда. Пальцы Кристы скользнули вниз, надавили на низ живота Доры — лёгкое, почти небрежное прикосновение, от которого внутри всё сжалось в сладком предвкушении. Дора выдохнула стон — непрошенный, неконтролируемый, потому что уже знала. Знала по тому, как темнели глаза Кристы, как напрягались её пальцы, — что дальше будет грубее, жёстче, что она не будет щадить. Доре казалось, что чем настойчивее Криста ласкает её, тем сильнее внутри разгорается этот безумный огонь, тем невыносимее становится желание, тем громче стучит в висках: «Ещё. Быстрее.» Дора ощутила каждый миллиметр: как мышцы сжались вокруг них, как влага мгновенно обволокла пальцы, как пульсация внизу живота совпала с ритмом движений. Её руки впились в спину Кристы, ногти оставили полумесяцы на влажной коже. Губы сами нашли губы — солёные, жадные, не дающие вздохнуть. Где-то на границе сознания Дора ощущала, как её собственные бёдра двигаются в такт, как живот напрягается при каждом толчке, как грудь прижимается к груди, и соски становятся твёрдыми точками боли-наслаждения. Криста прижала её сильнее, не давая опомниться, не выпуская из объятий, пока волны удовольствия не превратились в мелкую дрожь, а затем — в медленное, сладкое угасание. Тела их всё ещё были сплетены, кожа липла к коже, дыхание постепенно выравнивалось. Криста коснулась её лба губами — лёгкий, почти нежный поцелуй, такой контрастный после ярости их страсти.

***

Дора стояла у зеркала, поправляя растрёпанные волосы. Её пальцы дрожали, но движения были точными, будто она торопилась стереть с себя каждый след случившегося. Платье скользнуло по телу, скрывая покрасневшую кожу, а брошенный на пол ремень она даже не стала поднимать. — Ты уходишь? — голос Кристы был спокоен, словно она уже знала ответ. Дора не повернулась. Она лишь натянула туфли, резко щёлкнув каблуком по полу. — Да. Один шаг. Другой. Дверь. Криста не встала, не попыталась удержать. Она лишь провела ладонью по простыне, где ещё хранилось тепло их тел, и усмехнулась. — Беги, — прошептала она в пустоту.