Костёр для Архангела

Тишину заповедной чащи Шварцвальда нарушал лишь шелест листьев под тяжелыми башмаками Михаэля и его собственный, чуть сбивчивый шепот молитвы. Его русые волосы, стянутые в тугой хвостик у шеи, выбивались влажными прядями, касаясь плеч грубой льняной рубахи. Возвращался он с дальнего луга, где собирал редкую арнику для старухи Герды, чьи суставы распухли от ревматизма. В плетеной корзине также лежали пучки тысячелистника – на случай глубоких порезов у лесорубов – и ромашки, чей противовоспалительный отвар облегчал кашель. Солнце клонилось к закату, окрашивая верхушки сосен в багрянец, а в лесу с наступлением сумерек таились настоящие опасности – волки да разбойники. Мысли Михаэля были заняты утренней проповедью Отца Бернарда, сурово предостерегавшей паству от "дьявольских искушений, что часто принимают личину приятного и безобидного". Шепча *"Ave Maria"*, он просил защиты не только от видимых угроз, но и от смутной тревоги, гнездившейся в его собственной душе. Внезапный оглушительный треск обломившейся ветки заставил его вздрогнуть. Из-за исполинского дуба, чьи корни, как каменные змеи, оплетали землю, буквально вывалился Он. Чуть ниже Михаэля, подвижный, с насмешливо блестящими карими глазами и черными как смоль волосами, падавшими на лоб. -Ха! – его громкий, раскатистый смех эхом разнесся по внезапно стихшему лесу, вспугнув дрозда с ветки. – Молитву прервал, святой отшельник? Или медведя местного ждешь в гости? – Он окинул Михаэля насмешливым икрайне любопытным взглядом – Хотя, судя по корзине больше на травника похож, чем на медвежатника. Арника и тысячелистник... Знатный сбор Михаэль резко обернулся, рука инстинктивно сжала рукоять охотничьего ножа за поясом. Сердце колотилось. Взгляд его, зелено-карий, как лесное озеро в сумерках, мгновенно оценил незнакомца: прочная, но поношенная одежда, берестяной туесок за плечом, и... странный, едва различимый узор на воротнике зеленой рубахи – переплетение змей и звезд, знак, о котором ходили темные слухи. Михаэль напрягся, приняв оборонительную позу. –Кто ты? В заповедных дебрях что ищешь? Не место здесь праздным гулякам! "Бодрствуйте! Ибо дьявол ходит, как рыкающий лев..." (1 Пет. 5:8) голос его звучал сурово, но скорее как предостережение, чем угроза. Черноволосый парень лишь рассмеялся еще громче, широко развел руками в игривом жесте –Ого! Да ты и впрямь серьезен, как инквизитор на допросе еретика! Я – Гэбриэль! Странник, собиратель грибов," – он махнул рукой в сторону туеска, откуда выглядывали шляпки лисичек, – страшных сказок для ночных посиделок у костра... и иногда, по воле случая, – он подмигнул, – собиратель вздохов скучающих деревенских дев. Хотя последнее чаще удача леса, чем моя заслуга. Тоска зелёная одолела! Мир и так сер, как ряса твоего папочки-настоятеля. Надо его расцвечивать! Вот ты, к примеру, весь такой... монументально-благочестивый. Наверняка свято веришь во всю эту чепуху про бесов да колдунов, жарящих младенцев на ужин под полной луной? –Чепуха?! – Михаэль сделал шаг вперед, глаза потемнели, сузились. –Вера в Господа и борьба с ересью – основа жизни и спасения души! Писание ясно: *"Ворожеи не оставляй в живых"* Игнорировать зло – значит потворствовать ему, открывать ворота скверне! Внутри него клокотало противоречие: насмешки этого наглеца должны были злить, бесить, но его энергия, открытость и какая-то бесшабашная прямота странным образом притягивали, как огонек в кромешной тьме. Вместо вызова Гэбриэль рассмеялся не зло, а тепло, карие глаза смягчились, потеряв насмешливый блеск: –Ладно-ладно, не гневись, мой гранитный праведник! Шучу как умею. Шутка – мой щит от скуки смертной и людской глупости. А ты... Михаэль, да? Слыхал. Хвалят за благочестие да знание трав. Правда ли, что зверобой– Гэбриэль на мгновение запнулся, словно поймав себя на чём-то.– Hypericum perforatum, как ученые мужи величают, не только лихорадку гонит да раны заживляет, но и от дурного глаза бережет? Или это бабки у колодца болтают, пока коромысла носят?" Михаэль, немного смущенный прямым вопросом и неожиданным знанием латыни (редкость для простого странника!), невольно ответил тоном знающего человека, забыв на мгновение о проповеди: –Зверобой... Hypericum, да. Настой цветов и листьев – хорошее противовоспалительное, помогает при ожогах, ранах, ушибах, если мазь сделать. Отвар – при болезнях желудка, печени, если желчь застоялась. От лихорадки... да, с потогонными травами вроде липы или малины. Что до 'дурного глаза'...– он резко оборвал себя, словно обжёгся.В ушах прозвучал громовой голос Отца Бернарда: " Суеверие– сестра ереси! Он сглотнул. –Сила истинной веры и молитвы – лучшая защита от любой скверны. –Но масло ведь и вправду успокаивает... –Но масло зверобоя, настоянное на солнце, успокаивает нервы, отгоняет мрачные мысли. –Последние слова он произнёс крайне быстро, хоть и тихо, стараясь избежать прямого взгляда на Гэбриэля Гэбриэль оживился, его карие глаза заискрились. –Вот оно как! Значит, не только от физических хворей!Он ловко сорвал длинную травинку, засунул ее между сложенными большими пальцами рук и приложил ко рту. Громкий, пронзительный свист разнесся по тишине леса, заставив Михаэля вздрогнуть. –Ага! Лесные духи проснулись! Ну, Михаэль, попробуй! Покажи, что ты не только молитвы шептать умеешь! Михаэль, удивленный и слегка сбитый с толку, выбрал похожую травинку, попытался повторить – получился лишь жалкий, срывающийся писк. Гэбриэль покатился со смеху, его громкий хохот снова вспугнул птиц –Ха-ха-ха! Ну вот, потревожил покой русалок! Готовься к ночным визитам и мокрым простыням! Они такие обидчивые!– Нелепость шутки и собственный неуклюжий провал заставили Михаэля невольно улыбнуться, уголки губ дрогнули. Гэбриэль тут же подхватил, его глаза весело сверкнули: –Ого! Улыбка! Лови момент, редкостное явление, как цветение папоротника! Записывай в церковные анналы. Сегодня Михаэль, помощник патера, улыбнулся в лесу при странных обстоятельствах! Михаэль почувствовал волну стыда за свою слабость и легкомыслие, но искра живого тепла, зароненная этим черноволосым насмешником, уже тлела где-то глубоко внутри. Они разошлись в разные стороны, Михаэль – с тревожным, непонятным чувством притяжения, Гэбриэль– с неожиданным, острым интересом к "суровому праведнику" и тенью грусти в глазах.