Дай мне жить

      Ровно в полдень Джеральд Уэйн напомнил о себе коротким сообщением: он ждет согласия на встречу до четырех. С ответом Найджел не торопился, хотя решил для себя еще утром: если вчерашнее предложение останется в силе и сегодня, на встречу он пойдет. Теперь оставалось придумать, как скормить предстоящее Адаму и не нарушить тем самым процесс его пищеварения. В восторг тот, мягко говоря, не придет. Но и Найджел не может провести жизнь в четырех стенах! В конце концов, ему всего двадцать один! И это логично, что в таком возрасте ему пока еще нравится встречать и видеть людей. В Лондоне у него давно не осталось друзей. Разумеется, он дружил в младших классах, но когда стоимость машины, на которой его привезли в школу, перевалила за сто тысяч, рядом не осталось никого, кто бы продолжил считать его своим. Новых друзей Найджел не завел: вначале из принципа, — не подпустив к себе ни одного из тех, кого Адам ему рекомендовал, а позже он уже наметил отъезд во Францию — смысла не было.       Сегодня смысл появился, но прежде чем ответить Джеральду однозначное «да», Найджел решил, что было бы неплохо разузнать, до которого часа Адам планирует торчать в конторе. Может, прогулка с Джеральдом закончится рано и его отсутствие дома вообще останется незамеченным? Тогда и говорить ни о чем не стоит. С другой стороны, и захочешь сказать — ничего не получится. Дважды телефон Адама отзывался долгими гудками, а где был он сам, Линда ответила размыто и невнятно, не поведав ничего конкретного и о вечерних планах босса. Дотянув до половины четвертого, Найджел набрал Джеральда. Уэйн был скуп на слова, но трубку поднял и, коротко назвав время, извинился и отключился. Оговоренное время Найджела устроило полностью, он как раз успеет закончить утренний скетч. Полминуты спустя от Джеральда пришло сообщение — локация, и ровно в шесть Найджел перешагнул порог заведения, отмеченного на картах как «Таверны Дьявола».       Паб был забит до отказа, и даже на открытой летней террасе, куда его проводил хостес, дела обстояли не лучше: Найджела буквально обволокло несмолкаемым гомоном.       За одним из столов прогремел смех, компания веселилась от души. Среди шестерых Найджел тотчас заприметил Джеральда, тот сидел к нему боком и был столь увлечен беседой, что не заметил его приближения.       — Привет, — Найджел поздоровался сразу со всеми.       Джеральд обернулся на голос. За столом продолжили смеяться.       — О, привет! — Джеральд широко улыбнулся. — Ты как раз вовремя! У нас еще не приняли заказ. Сегодня настоящий наплыв.       К единственно свободному стулу Найджелу пришлось протискиваться, задевая спины сидящих за практически примыкающими друг к другу столиками. На террасе было тесно: люди хотели на свежий воздух.       — …неудивительно, — услышал Найджел, маневрируя между занятыми стульями. Голос принадлежал молодой рыжеволосой женщине. Найджел обратил внимание на ее лицо еще на подходе: усыпанное веснушками, простоватое, но доброжелательное. — Русский мигрант зарезал их старика.       — Не мигрант, — ответил ей мужчина, на вид ровесник Джеральда. — Учился здесь.       — Есть разница? — хмыкнула блондинка, занявшая место рядом с Джеральдом. Широко посаженные глаза, немного навыкате, придавали ее лицу со вздернутым носиком типично английский шарм.       — А мне кажется все это трагическим совпадением, — произнесла рыжая.       — Тебе стоит подать заявку на должность в мэрии, Джесс, — блондинка устроилась щекой у Джеральда на плече. — Там тоже охотно игнорируют любую связь с реальностью. Ты впишешься.       — Или в «Уэйн Норманд», — подхватил Джеральд, хмыкнув. — Ждем от тебя CV, Джесс.       — Дядя? — спросил его парень через два стула.       — А когда было иначе, Крис? — Джеральд только махнул рукой: вопрос не стоил обсуждения.       Найджел, наконец, уселся за стул.       — Кстати о коллегах, — протянул Джеральд, поймав его взгляд. — Найджел Уилбер, прошу любить и жаловать. Наш новый сотрудник и по совместительству сын мистера Норманда.       Найджел приветливо улыбнулся, пока воцарившаяся за столиком тишина окончательно не сбила его с толку. И кажется, не одного его: на лицах присутствовавших он прочел неподдельное замешательство. Блондинка резко подняла голову и уставилась на Джеральда, явно требуя разъяснений, но тот лишь накрыл ее ладонь своей.       — Найджел приехал из Парижа всего несколько дней назад, и я решил, будет весьма неплохо познакомиться ближе, — Джеральд продолжил с той же легкостью и одновременной уверенностью, словно бы это не он стал причиной конфуза. — Пока нас всех не затянуло в водоворот дел.       — Да мы не возражаем, Джеральд, — отозвался все тот же Крис. — Но и было бы неплохо предупредить хотя бы Бетт.       — Прости, замотался. Все нормально? — Джеральд поцеловал Бетт руку и перевел взгляд на Найджела. — Это Элизабет. Моя девушка. Трудно поверить, но обычно она общительнее и даже на лайте.       — Просто Бетт, — бросила та, не озадачившись скрыть свое недовольство хотя бы из вежливости. Пришедший гость ей точно не нравился.       А вот рыжая, тряхнув копной волос, улыбнулась Найджелу открыто и, кажется, была даже рада знакомству.       — Джесс.       Молодые люди представились по очереди. Кто из них Крис, Найджел уже разобрался, а двух других звали Рик и Стив. Они держали себя нейтрально.       Официантка, худенькая девочка с блокнотом в руках, появилась, словно добрая фея — из ниоткуда и как нельзя кстати: все переключили внимание с Найджела на еду и напитки. Найджел, как и все, заказал биттер и выбрал рыбный сэндвич. Неприятный инцидент, похоже, себя исчерпал.       Беседа за столом возобновилась. На дружеские подколки Джесс ничуть не обижалась и не боялась попасть впросак. А вот Найджел, напротив, с того момента, как приняли заказ, не проронил ни слова. Обрывков услышанного хватало понять, о чем шла речь: убийство черными британского военнослужащего в Вулидже, протесты против текущих военных операций, исламизация общества, — но подобные темы Найджел предпочитал избегать. Политика его интересовала мало, и, как следствие, он не был подкован настолько, чтобы судить о ней сколь-нибудь грамотно.       — А чем ты занимался в Париже? — спросил вдруг Крис. Видимо, он первый заметил, что Найджел заскучал и вот-вот начнет пялиться на людей по сторонам.       — Учился в художественной Академии, — ответил Найджел. — Трехлетний курс.       — Ого-о, — протянула Джессика, вступая в разговор. — Ого! Нет, ты это слышала? — она повернула голову к Бетт и весело хлопнула в ладоши. — У нас теперь есть художник!       Бетт скупо кивнула. Радость подруги она, очевидно, не разделяла.       — Господи, да какая же ты зануда! — фыркнула Джесс.       Плохо понимая, чем продиктована столь плохо скрываемая неприязнь к нему, Найджел обратился к Бетт:       — Я могу тебя нарисовать, хочешь? Получится красиво.       — А правда? — снова оживилась Джесс. — Давайте попросим принести нам лист бумаги и карандаш!       — Отчего же нет, — ярко-голубые глаза Джеральда посмотрели прямо на Найджела. — У Бетт и с Джесс много совместных фотографий, но рисунок, кажется, будет первым, — Джеральд остановил официанта, как раз проходящего мимо с пустым подносом.       Бумагу и два простых карандаша им принесли вместе с заказом, на отдельном подносе. Найджел решил его использовать вместо мольберта. Бумага была самая обычная, для принтеров, карандаши — жестковаты, а на верхний лист даже осыпались петрушка с паприкой, но годилось и так. Даже так было здорово — Найджел и надеяться не мог, что шанс рисовать с натуры выпадет ему столь скоро.       — За знакомство с будущим Моне! — произнес Джеральд, следя за приготовлениями Найджела.       — За искусство! — воскликнула Джессика, поднимая бокал в воздух. — За наш с Бетт портрет!       Найджел сделал подряд несколько больших глотков и отставил бокал в сторону. Ни алкоголь, ни аппетитно пахнущий сэндвич его более не интересовали: утоления требовал иной голод, — и с этим стоило поторопиться, пока вечернее солнце, выгодно осветившее террасу, не поменяло положение.       — Бетт, можешь сесть на место Стива? — Найджел выбрал лучший из возможных ракурсов.       — Стив, не слышал мастера? — Джесс толкнула того в плечо, подгоняя. — Ну же, поднимай зад. Давай, давай!       — Джесс, а ты… Да, ты сядешь ей на колени, — заключил Найджел. — Смотрите, пожалуйста, друг на друга. Бетт, обними ее.       Девушки переглянулись и заливисто рассмеялись.       — Будто бы мы… эм… пара? — протянула Джесс.       — Работу назовем порно-мечты сына Адама Норманда, — фыркнула Бетт.       Найджела было не смутить ни глупыми смешками, ни репликами — каких только он не наслушался за годы учебы в Академии. Найджел взял в руки карандаш и удобно расположил бумагу, настраиваясь: он готов.       — Ну же, Джесс, поднимай зад! — хохотнул Стив. — Не слышала мастера?       Бетт картинно похлопала себя по бедру, выделываясь:       — Давай, детка, иди к мамочке!       Когда Джесс, хихикнув, устроилась на ее коленках, Найджел перегнулся через стол — поправить огненную вьющуюся прядь: та невыгодно рассекла лицо Джесс на части. Вот теперь готовы все.       Карандаш, будто наэлектризованная стекляшка на уроках науки, щелкнул по пальцам разрядом. Карандаш дразнил: сможет ли художник подчинить упрямый грифель своей воле? Найджел нетерпеливо закусил губу, принимая бессловесный вызов. Его рука уже вывела на бумаге первые линии, и теперь что-то правильное, неоспоримо живое наполняло его, словно сосуд. Он безошибочно угадал приближение момента: вот-вот произойдет, — Найджел уже не чувствовал границ своего тела. Он сравнивал это с наркотическим трипом, с такой же легкостью невидимый поток уносил его прочь. И ничего для Найджела не было естественнее, чем дать себе в нем утонуть, раствориться и очнуться выброшенным на берега реальности лишь с последним штрихом.       — Лучшие натурщицы, с кем я работал, — выдохнул он, протягивая девушкам рисунок. Он закончил.       За столом снова воцарилась тишина, но уже по другому поводу: Джесс и Бетт смотрели на работу, остальные ждали вердикта.       — Боже! Да ты настоящий гений! — возбужденно выдохнула Джесс, все еще не отрывая от рисунка взгляд. — Я серьезно!       Бетт не произнесла ни слова, но уверенно кивнула, соглашаясь.       — Хочу настоящую картину! Красками. Сможешь? Пожа-а-луйста, — протянула Джесс, сложив ладони в молитвенном жесте.       — Почему нет? — Найджел коротко пожал плечами. — Надо выбрать время и место.       — Прекрасно, — Джеральд принял рисунок из рук Бетт и разглядывал его, не отвлекаясь ни на еду, ни на напитки. — Расходы беру на себя.       — Я в доле, — вмешался Крис, проявив не меньший интерес. — При одном условии, — он заговорщически выдержал паузу. Самодовольная улыбка растянула его тонковатые губы. — Модели будут обнажены.       — Отличная идея, — Джеральд охотно его поддержал.       Бетт вскинула удивленные глаза сначала на него, затем перевела взгляд на Криса. В который раз за столом повисла неловкая пауза. Джесс, вернувшись на свой стул, принялась топить дольку жареного картофеля в кетчупе.       — Ну а что? Почему нет? — Бетт, наконец, решилась. — Как ты на это смотришь, Джесс?       — О, по-моему, детка, нам бросили вызов, — хмыкнула та. — И не в наших правилах пасовать, да? — картофель ее больше не интересовал.       Девушки ударили в ладоши.       — Заметано! А вы, господин Моне, — Бетт повернула к Найджелу голову, — возьмите с этих похотливых козлов в три раза больше.       — Заметано, — Найджел отсалютовал ей бокалом и вгрызся зубами в остывший сэндвич.       Насчет натурщиц он солгал: девицы постоянно хихикали и, сами того не замечая, меняли позы, — но разве могло это ему помешать? Нет, мешал ему только Адам, напоминая, что берега его реальности — каменистые скалы.       Найджел до сих пор не верил, что все это — бумагу и холсты — ему придется оставить. Что придется переступить через себя и предать мечту. Черт, да как он все это бросит? Даже если Норманд уничтожит все краски в мире, то ветками на песке, углями на скалах, да хоть ногтями на коже — он продолжит. Потому что не рисовать он просто не сможет! Да, он дал Адаму обещание стать тем, кем тот хотел, и наверняка станет теперь неизбежным разочарованием, так и не превратившись в Галатею, но и до Пигмалиона Адам не дотягивал. Решено, он скажет Адаму сегодня же: он не бросит живопись.       Когда бокалы опустели по второму кругу, — Джеральд попросил официанта повторить выпивку для всех, а затем — и по третьему, небо успело попрощаться с лиловым закатом. То здесь, то там Темза поблескивала редкими огнями проходящих кораблей, а легкий ветерок доносил с воды приятную прохладу. Несмотря на напряженное начало, вечер прошел потрясающе, и Найджел ни на секунду не пожалел, что принял приглашение Джеральда. О том, что ждало его дома и как он объяснит Адаму свое отсутствие, Найджелу не хотелось думать. Четверть часа назад телефон в его кармане ожил вибрацией. На вопрос: «Ты где?» — Найджел ответил коротким «гуляю». «Один?» — спросил Адам. Помедлив, Найджел ответил, что нет. Больше сообщений не приходило.       — Ну что? По последнему биттеру и расходимся? — спросил захмелевший Стив.       Все дружно поддержали идею, и когда до закрытия паба осталось полчаса, Джессика спросила у Найджела номер.       — Утром пришлю тебе поцелуйчик, — сообщила Джессика и переключилась на Джеральда. — Сколько я должна? — кожаный кэш-холдер со счетом лег на стол.       — Забудь, — отмахнулся Джеральд. — И ты тоже, — он остановил и Найджела.       Позволив Джеральду расплатиться по счету, все встали из-за стола и вместе вышли на улицу. Бетт и Джесс вызвали такси — устроить «девичник» у Джесс дома. Найджелу и самому бы следовало вызвать такси, но он решил немного проветриться, а машину поймать на Глэмис Роуд.       — Ну так что, Моне, когда начнешь нас писать? — спросила Бетт, куда более дружелюбнее.       — Да хоть завтра, — Найджел улыбнулся. — Как скажете. Я абсолютно свободен, — сказал он и поспешил добавить: — вечерами.       О том, что он не будет работать на «Уэйн Норманд», Адаму стоило узнать первому.       — Тогда завтра тусим у меня, — воскликнула Джесс. — Я уже в предвкушении!       — Давайте вечером, скажем, в шесть, — предложил Джеральд. — До пяти я в офисе. Часа вполне хватит, чтобы забрать мастера и привезти его к тебе.       — Ты душка, — Джесс потянулась к нему и поцеловала в щеку. — А ты, — она ткнула пальчиком Найджела в грудь, — даже не мечтай соскользнуть с крючка, пока я не повешу на стену картину, на которую гостям захочется дрочнуть. И добро пожаловать в нашу тусу, — она обняла Найджела и влипла губами и в его щеку.       — Рад знакомству, — Стив протянул руку.       — До завтра, — Бетт тоже чмокнула Найджела в щеку: все, он свой.       Джеральд подождал, пока все попрощаются и разойдутся, и кивнул Найджелу в сторону парковки.       — Ты ведь не за рулем, верно?       — А ты? Не боишься садиться пьяным за руль? — спросил Найджел.       — Разве я похож на пьяного? — Джеральд подмигнул.       Действительно, не похож. Джеральд двигался походкой ровной и твердой. Найджел, напротив, чувствовал себя куда менее уверенно: выпитое заполнило голову хмелем, последний бокал был лишним.       — Покажешь дорогу? — темно-серый «Макларен Хеннесси» мигнул фарами.       — Гайд Парк.       — Хороший выбор района.       — Хороший выбор машины.       — Неплохой, — согласился Джеральд, — есть свои преимущества. Прокатимся?       Садясь к Джеральду в машину, Найджел не сильно рассчитывал, но все же надеялся, что Адам уже лег спать. <center>***       "…таким образом, государственный уголовный суд признал экс-президента виновным в причастности к гибели мирных жителей. В дни народного восстания, имевшего место в начале года…"       Адам выключил телевизор, не дослушав, приговор по делу он знал еще час назад: Саед Абрафо осужден на пожизненный срок. Исходом Адам был доволен: ему удалось провернуть невозможное, последовательно сломав стороне обвинения доказательную базу, что приказ расстрелять митингующих диктатор отдал лично. Обвинение по злоупотреблению должностными полномочиями с сыновей Абрафо снимут за давностью срока — Адам вел два дела сразу, и оба разрешились самым лучшим образом. Учитывая нравы африканских республик, на быструю смерть Абрафо не стоило бы и рассчитывать, а с возможностями его семьи, пока еще обширными, несмотря на опалу у нового правительства, даже пожизненное заключение сведется к сносному.       Адам вернулся в кабинет и, убрав со стола единственную папку в безликой обложке, запер ее в сейф. Он редко хранил судебные дела на бумаге, и тем более дома, но это был тот случай, когда «Уэйн Норманд» не имела к процессу официального отношения: компания чуралась сомнительных клиентов. Возглавляемый Адамом бизнес был чист, как стеклышко, абсолютно легален и не брал на себя даже малейших репутационных издержек. И если Адам и брал риски, то исключительно на одного себя и только ради длинных чисел, действуя крайне осторожно — не так легко его ухватить за яйца: даже Ричард не знал обо всем. Бумаги в папке Адам уничтожать пока не стал: история не окончена, он нутром чувствовал ее скорое продолжение. Ушедшим от правосудия отпрыскам Абрафо выдвинут обвинения еще не раз и только на повышение градуса. Каждому на их месте стоило бы всерьез задумался о новых документах и способах покинуть страну как можно скорее, — парочка дружественных диктатур, готовых принять токсичных гостей, наверняка найдется.       Перед тем как выйти из кабинета, Адам выключил телефон и убрал его в стол, на сегодня с делами покончено. Звонков от Найджела он не ждал, и хорошо, если домой тот явится хотя бы под утро. Похоже, потеря школьных друзей далась Найджелу тяжелее, чем он, Адам, себе представлял, и теперь Найджел ему мстил, а встреча с младшим Уэйном была ничем иным, как явной, кричащей демонстрацией: он не станет слушаться. Адам не исключал, что это лишь начало: вкусив безнаказанности, Найджел непременно пойдет ему поперек и дальше, и в офис его придется возить под конвоем. Кажется, все это время от отворачивал лицо от очевидного, отпустив парня в Париж: учеба вдали от дома никому не добавляет сговорчивости, и весной две тысячи десятого он допустил серьезную ошибку, пойдя на поводу мальчишки, за малым не заламывающим себе руки.       — Не заставляй меня. Прошу! Я так не… Никогда… Я никогда не смогу отказаться от живописи! Пожалуйста! Не ломай мою жизнь! Слышишь? Пожалуйста!       Найджел говорил взахлеб, глотая слова и обрывая фразы, и Адам уже подумал, не наглотался ли тот какой дряни? Подойдя вплотную, он подцепил пальцами упрямо вздернутый подбородок и внимательно всмотрелся Найджелу в зрачки. Нет, мальчишка был трезв.       — Прекрати выставлять меня чудовищем, — потребовал Адам, произнося слова медленно и долгими паузами: в истерике Найджел будто бы перестал понимать нормальный темп речи. — Пойми, я ничего не имею против художников и прочей богемы, но не когда на кону управление компанией. Два миллиарда дохода только за один год, — Адам покачал головой, ослабляя хватку. — Я не допущу, чтобы ты растратил свою жизнь на мазню.       Найджел отшатнулся от него, как от прокаженного.       — Ты всегда решал, что мне делать! С кем общаться, а с кем — нет! — вскипятился он. — Да даже какие фильмы смотреть! Довольно! Мне уже не требуется твое разрешение! — Найджел недвусмысленно намекнул на наступившее в феврале совершеннолетие. — И где учиться я выберу как-нибудь сам! Понял?       — И что же ты сможешь сделать? Без моего одобрения? — Адам не сдержал усмешку, хотя веселиться было, откровенно говоря, не с чего. — У тебя нет средств даже на билет и сэндвич в Гатвике, не говоря уже о расходах на обучение.       — Уеду автостопом, если понадобится! Получу стипендию! Государство даст займ, в конце концов!       — Не получится, — оборвал Адам, он не собрался слушать всю ту дозу бреда, что Найджел для него заготовил. — Я обращусь в полицию, — предупредил Адам. — Сообщу, что ты украл деньги. Кому поверят? Мальчишке из приюта или уважаемому адвокату? До тюрьмы, разумеется, я тебя не доведу, но ни о каких грантах с репутацией вора ты и мечтать не сможешь.       — Если ты так поступишь… если ты… — Найджел снова захлебнулся словами. — Я покончу с собой! Клянусь, я сделаю это! Я не буду тебя больше терпеть! Уже невмоготу! Понимаешь ты это?! — последнее он проорал Адаму в лицо.       Кажется, полиция к ним нагрянет гораздо раньше, уповать оставалось лишь на терпение соседей.       — Отлично, — бросил Адам, теряя свое терпение раньше. — К чему откладывать? Вон окно. Двенадцатый этаж. Вполне сгодится, чтобы не мучиться дальше. Так что же ты стоишь, Найджел? — он перевел сбившееся дыхание: мальчишке филигранно удалось его взбесить. — Передумал? В таком случае прекрати заниматься ерундой, — отсек Адам. — И прекрати орать, — он выразительно посмотрел на настенные часы: почти полночь.       — Я все равно уеду в Париж. Хочется тебе этого или нет, ублюдок! — выдохнул Найджел, все еще отказываясь принимать поражение.       Адам рванул вперед. Образовавшееся между ними расстояние сократилось в два шага. Он никогда не поднимал на Найджела руку, но в ту секунду, казалось, что именно это сейчас и должно было случиться. Последние полгода превратились в сущий ад: они спорили и ругались каждый день, и Адам был уже готов переступить собственные принципы и воспользоваться новыми методами, чтобы добиться от Найджела послушания, — с совершеннолетием в того словно дьявол вселился.       Найджел зажмурился, а затем рухнул вдруг на колени.       — Пожалуйста, прости, прости, — лихорадочно зашептал он, прижимаясь к Адаму все крепче. — Адам, прости меня! Это все сгоряча… Просто дай мне жить! Мою жизнь, Адам, пожалуйста…       Найджел вцепился ему в ноги, комкая одежду и продолжая свои нелепые «пожалуйста» куда-то в пах. Его горячечный шепот просочился в брючную ткань и добрался до кожи. Адам отпрянул.       — Твою мать, Найджел! Ради всего святого! — Адам процедил сквозь зубы, сбрасывая с себя его руки.       Не проронив более ни слова, Адам закрыл кабинет на ключ. Найджел поднял голову на щелчок.       — Немедленно встань, — процедил Адам.       Несколько секунд он Найджелу дал, — хотя бы в чем-то мальчишка еще слушался. Найджел выпрямился.       — Больше никогда и ни перед кем! — рыкнул Адам. — Надеюсь, мне не придется повторять, и этот урок ты запомнишь.       Найджела мощно шатнуло, он едва устоял на ногах, но Адам придержал его за плечо. За миг до этого Адам его ударил.       — Ненавижу! — Найджел схватился за покрасневшую щеку. — Тебя и твою проклятую контору!       — Заткнись уже! — рявкнул Адам, придавливая его взглядом. — Подашь документы на юридическое направление. Учебное заведение выберу я. Хоть раз услышу разговоры о суициде, отправлю в рехаб, — помедлив, Адам добавил. — В твоем же Париже. Забросишь учебу на юридическом, окажешься там же. И помни, я и так иду на колоссальный компромисс.       Это не было совпадением, что квартира у площади Порт-Рояль находилась на улице частных специалистов в области психиатрии. Найджелу не стоило забывать ни на минуту: он предупрежден.       Но не одна лишь та уступка была спорной, Найджел и сам оказался сплошным противоречивым решением. Спокойная семейная жизнь? Это никогда не было легкой задачей. Все пошло наперекосяк с первых дней. Окружающие, с кем Адам был в то время близок, в один голос сочли незрелым капризом взять мальчика под опеку. Адам осознал лишь спустя годы, что никто и не обязан был взваливать на себя его ношу, но во всем его проклятом окружении не нашлось даже тех, кто поддержал хотя бы словом. На чистом упрямстве Адам дал такое слово себе сам, что справится и без них, и он справился: у мальчика всегда был сытный ужин и кров над головой, — но прежних друзей Адам не простил даже со временем, разорвав отношения и с Генри Далласом.       В дом Далласа шестнадцатилетний Адам попал сразу после похорон отца — Генри привез его к себе в тот же день.       — Не переживай, парень, — сказал Даллас. — Будешь жить в моей семье. Мы с Лизой о тебе позаботимся.       От этого имени Адам вздрогнул: так отец называл маму. Нет, в его жизни должна быть лишь единственная Лиза — Норманд, другую — Даллас, Адам в ту секунду практически возненавидел. Но он промолчал. Он не хотел ни с кем разговаривать, а уж тем более — расшаркиваться с посторонними в притворной вежливости. Чрезмерное внимание со стороны жены Генри было максимально некстати, но, поглощенная похоронами, она вовсе не замечала желание Адама уйти от любых бесед.       — Я понимаю, мальчик, каково тебе было потерять мать. Теперь еще и отца, — вернувшись с кладбища, все трое сели за стол. — Но молчание не лучший спутник горя. Так и рехнуться недолго.       Адам отложил прибор, не притронувшись к еде. Кусок в горло не лез.       — Если мне захочется поговорить, — произнес за день первое слово, — я обращусь в муниципалитет. Попрошу их выделить мне животное эмоциональной поддержки. Выберу попугая. Он тоже сможет повторять одно и то же по десять раз за час. Полагаю, разница не будет заметна.       Лиза Даллас хлопнула глазами, глотнула ртом воздух и явно собралась сказать что-то еще, но так и не нашлась с ответом: кастинг на роль заботливой мачехи она провалила. Сам Даллас посмотрел на Адама мрачно и тяжело, но лишь покачал головой: с воспитательными мерами он, очевидно, повременит. Супруги не проронили за столом более ни слова, и это была их лучшая идея за тот невыносимый день.       Нельзя сказать, чтобы Адам сильно любил отца. Любил, конечно, но виделись они так редко, что к какому-то моменту стало ясно: их связывает одно лишь генетическое родство. Как дальних родственников — незримо и на расстоянии. Джеймс Норманд посвятил жизнь работе в полиции. Семья была для него чем-то не более надежного тыла — местом, где каждый вечер его ждали горячий ужин и мягкая постель. Он был хорошим полицейским — храбрым, ответственным и справедливым. Джеймс Норманд мог позволить себе жить в собственном доме, пусть даже и в пригороде Лондона, у него была красивая и верная жена, рос сын. Биографию украшали несколько значимых наград, — словом, идеальный пример для общества. Для маленького же Адама отец и вовсе был живым воплощением супергероя. Им можно восхищаться, но считать родным — абсурд. А вот мать Адам любил. Любил сильно. Любил ее элегантность, мягкость и доброту, границ последней мальчик не видел.       Ему было тринадцать, когда Элизабет Норманд, урожденная Вудвил, перестала скрывать недуг: признаки стали очевидны даже для ничего не смыслящего в медицине подростка. В тот день, когда ее не стало, в Адаме что-то надломилось.       — Детство закончилось, парень, — скупо сказал отец. — Ты повзрослел слишком рано.       Запершись в комнате, Адам всю ночь выл в подушку, отчаянно кусая сухую наволочку, только бы не орать в голос. Утром, подойдя к зеркалу, он поклялся отражению: он не будет больше плакать. Никогда. И любить — тоже не будет. Никто другой не войдет в его сердце, в нем он оставит место лишь для матери. Адам умыл опухшие щеки, собрал школьную сумку и отправился на занятия. Порой, когда было особенно больно, он пытался взрастить к матери ненависть — за то, что его покинула, но ничего у него не получилось. Адам не мог себе врать и знал правду: Элизабет Норманд отчаянно сражалась с недугом, хватаясь за ускользающую жизнь изо всех сил. Просто люди так и не научились лечить некоторые болезни.       В день похорон отца Адам расстелил постель в своей новой комнате, принял душ, выбрал, какую пижаму надеть, и лег спать. Равнодушно разглядывая потолок и светло-желтые стены, он не чувствовал ни горя, ни боли утраты. Зато чувствовал злость. Если мать забрала болезнь, то отца — глупость. Зачем тот вышел на дежурство вместо Генри Далласа? Зачем поехал по вызову сам, а не послал людей? Глупее поступка Адам и вообразить не мог. Его результат виделся ужасающе закономерным: при задержании уличной банды открылась стрельба, и Джеймс Норманд попал под случайную пулю, выпущенную кем-то из своих — за нелепыми поступками всегда следуют неприятности.       Если бы у Генри Далласа не начался приступ вечной чертовой астмы и он вышел в свою смену, то все было бы иначе. Лиза Даллас стала бы вдовой, но он не стал бы сиротой. Подобные мысли многие расценили бы как аморальные, но Адаму было плевать. Лиза Даллас была ему никем, а вот собственное будущее сквозило теперь неопределенностью. Генри забрал его в свой дом и собирался оформить опекунство. Сон так и не пришел к Адаму в ту ночь. Наутро, за завтраком, Генри снова посмотрел на него тяжело и заговорил будто нехотя:       — Мы понимаем, парень, твое горе. Мы разделяем его. Но подобного я больше не потерплю. Вчерашнее за ужином не повторится. Ты сейчас же поднимешься к Лизе и попросишь у нее прощения, — за столом они сидели вдвоем.       — Чем это я ее так оскорбил, что она теперь не выходит из спальни? — бросил Адам. — А знаешь что, Генри, это ведь не так и плохо? На твоем месте я бы этим воспользовался. Отличная ведь возможность не прятаться от жены, когда она сама прячется от тебя, — он выдавил усмешку, намекая Далласу на его недавнюю интрижку с какой-то официанткой.       Так сложилось, что Генри был вхож в их дом, — отец Адама поддерживал с ним если не дружеские, то приятельские отношения. А потому кое-что из жизни Далласов не могло укрыться и от глаз Адама. Однажды Генри заявился к ним с блондинкой с неухоженными волосами, но невероятно яркими и пухлыми губами. Они ушли только утром, а Адам полночи не мог уснуть из-за глухих стонов за стенкой. Тогда он впервые почувствовал, что такое сексуальное возбуждение.       — Заткнись, — прошипел Даллас, боязливо обернувшись на дверь.       Адам усмехнулся во второй раз — и вполне искренне.       Естественно, Генри больше не настаивал на извинениях. Оскорбленное самолюбие жены перестало быть тем, что не должно повториться, да и сама Лиза недолго играла роль затворницы. На самом деле, нельзя было сказать, что Адаму жилось в их доме плохо. Напротив, Далласы ему почти не докучали и старались лишний раз не трогать. Однако в редкие вечера Адама все же посещала отвратительная мысль: действительно ли приступ астмы помешал Генри выйти на дежурство? Или все же выплеск спермы в стонущую под ним блондинку с вытравленными волосами? Зачем Далласу понадобилось взять на себя заботы о воспитании сына Джеймса Норманда? Что это, если не попытка заглушить вину в себе и загладить ее перед погибшим другом? Догадка подтачивала Адама изнутри, но все же не до такой степени, чтобы портить с Генри отношения, во всяком случае, на время опеки.       К концу первого года пребывания в доме Далласа подобные подозрения всплывали в голове все реже, а к середине второго — отпустили вовсе. Адам даже наладил отношения с Лизой, все же неприятной или отталкивающей женщиной она не была. По-настоящему теплыми они так и не стали, но напоминали скорее негласный пакт о ненападении.       Как только Адаму исполнилось восемнадцать, тем же утром он собрал вещи и вернулся в родительский дом. Через неделю его ждал сюрприз. Пришло письмо от нотариуса: в «Ллойдс» на его имя открыт счет и воспользоваться сбережениями он может в любой момент, начиная со дня совершеннолетия, — Элизабет Норманд сделала сыну последний подарок. Адам дочитал письмо. В глазах щипало. Он зажмурился, втянул носом воздух и до крови прокусил губу: жизнь продолжалась.       Оставленных матерью денег хватило, чтобы спокойно поступить в юридический колледж и окончить его, не отвлекаясь от учебы на работу. Адам подал документы в «Кингз Колледж Лондон». Он блестяще отучился по юридическому направлению, взяв себе сразу несколько программ, — общее законодательство, международное право и криминалистика. Результаты выпускных экзаменов были превосходны. Найти работу с такими было несложно, однако подвернувшиеся варианты Адама не устраивали. Впрочем, мало устраивала и служба в полиции, на которую он поступил сразу же после колледжа. В участке подумали, что сын пошел по стопам отца, решив посвятить себя правопорядку, и Адам не стал разрушать легенду: пусть думают, что хотят, — а он тем временем обрастет нужными связями и наработает опыт, что-что, а прозябать в полиции вечно он не был намерен. Пяти лет должно хватить, чтобы его резюме на рынке труда попало под категорию более чем востребованных.       Первые два года прошли довольно сносно. Ему было двадцать три, он вел самостоятельную жизнь, встречался с Джанет, к которой он фактически переехал. В участке Адам зарабатывал немного, но этого вполне хватало, чтобы обеспечить себя и, если понадобится, свою девушку. На ребенка тоже хватит, тем более, что он мог рассчитывать на какие-никакие выплаты. Но Генри, услышав о мальчике, выдал в ответ лишь набор бессвязной ругани:       — Сопляк! Это чистой воды идиотизм! — щеки Далласа побагровели, придавая его лицу сходство с созревшим помидором. — От тебя требовалось отвезти пацана и забыть о нем к чертовой матери! Решил сыграть в героя? Так он не твоя проблема! — напоследок он стукнул по столу кулаком, отчего канцелярские принадлежности отозвались громким перезвоном.       — Неужели личный опыт лег на тебя столь тяжким бременем? — спросил Адам, наблюдая за его темнеющим лицом.       — Заткнись, недоумок, — процедил Генри, снова сжимая кулак. — Ты должен вернуть мальчика в приют, — припечатал он. — Какой из тебя опекун? Ты сам еще ребенок!       — Не помню, чтобы я кому-то был должен, — холодно ответил Адам, отворачиваясь: он терпеть не мог, когда на него повышали голос и, тем более, орали. — Насколько я помню, срок твоего опекунства закончился чуть более пяти лет назад. Вместе с ним — возможность принимать решения за меня.       — Как ты его будешь растить? — Даллас вдруг отчего-то рассмеялся.       — Генри, зачем ты смеешься, если тебе не смешно? — Адам потянулся за папкой, что лежала на краю стола. — Если не возражаешь, я приступлю к работе. Робинсон сказал положить отчет на стол до вечера. А если не заткнешься ты, он не будет готов и к выходным. Черт, — Адам пробежался глазами по мелким строчкам. — Неужели нельзя было выбрать шрифты крупнее?       Прошипев напоследок ругательство, среднее между «кретины» и «идиоты», он уткнулся в документы.       — Что скажет Джанет? — спросил Даллас погодя.       Джанет? Адам неопределенно пожал плечами: его девушка примет его решение. Но Далласу Адам ничего не ответил. Генри легко и быстро выходил из себя, когда его слова игнорировали, и Адам не собирался намеренно его бесить, просто продолжать разговор было не о чем.       Тогда, шестнадцать лет назад, с Джанет он просчитался: напрасно он оставил для нее возможность выбирать. Что ж, тот урок Адам усвоил. У Найджела никакого выбора не будет.       Без четверти одиннадцать Адам услышал, как в замке тихонько повернулся ключ. Найджел старался не шуметь и возвращался домой крадучись, будто воришка. Адам мысленно выругался: хватает запала на проступок? Так оставь столько же на то, чтобы встретить последствия. В ту секунду Адам не понимал, что разозлило его больше — то, что Найджел ослушался или то, как самонадеянно надумал от него ускользнуть.       — Соизволишь объясниться? — Адам вышел в прихожую, глыбой нарастая над Найджелом в темноте.