Планида. Закатившееся солнце.

Глава 31. Вино любовников.

Восход сегодня — несказанный! На что нам конь, давай стаканы, И на вине верхом — вперед В надмирный праздничный полет,

Как свергнутые серафимы…

Ш. Бодлер

      После нападения ордена Цишань Вэнь, в прошлом цветущий озерный город, сгорел за одну ночь, оставив после себя лишь руины, но теперь он вновь уверенно вставал с колен. По быстро восстанавливаемым улицам Юньмэна вновь сновали люди, торговцы зазывали к себе клиентов, горделивые адепты носили на поясах мечи, с важным видом обсуждая судьбу нового мира. Все они были в приподнятом настроении и Цяо Мэймао был весьма рад погрузиться в подобную неспешно-дружелюбную атмосферу.       После облавы на горе Байфэн и обещания помощи Красавчику, время для Цяо Мэймао понеслось бурной горной рекой. Он носится между городами и селениями, лично познакомив Ваньиня с представителями гильдии Десны Дракона, что после гибели всех посредников Юньмэна никак не могли выйти друг на друга из-за различных сословных заморочек, слухов и прочих нелепостей, а после таскал Цзян Цяня и других назначенных молодым главой клана людей по не самым представительным, а порою и откровенно злачным местам, представляя тех нужным людям… В общем, Мэймао делал все то, что когда-то сделал для него старик Лао Бэй, только ужав несколько лет неспешных странствий, в почти два месяца судорожных метаний, попутно решая и свои дела, заключив пару выгодных сделок на поставку дорогого шелка, цветочных масел и вина из южных регионов… И лишь когда весна наконец вступила в свои права и звонче застучала капель, они все наконец вернулись в Юньмэн, и сейчас Мэймао мог позволить себе отдохнуть, наслаждаясь прогулкой и праздным созерцанием.       Неспешно двигаясь по центральной улице, Цяо Мэймао открыто улыбался, радостно отвечал на приветствия редких знакомых и даже прикупил парочку безделиц у словоохотливых лавочников.       Внезапно на пути у него появилась улыбчивая девушка в ярких одеждах. В спешке она неловко оступилась и едва не столкнулась с ним плечами, но Мэймао в последний миг шагнул в сторону, и, подхватив потерявшую равновесие девицу за запястье, крутнул ту на месте, а затем, улыбаясь, вставил в замысловатую девичью прическу белоснежный бутон, который та пару секунд назад, хихикая, бросила прямо в молодого Цяо. Шаонюй сначала замерла в растерянности, а после, пискнув, бросилась к стайке таких же нарядных перешептывающихся девиц, пряча смущенное лицо за шелковыми рукавами. Присмотревшись, Цяо Мэймао растянул губы еще шире и, наклонив голову, подмигнул девицам. Теперь в его сторону двинулась сразу вся хихикающая стайка. Проходя мимо, каждая из девушек бросала в его сторону бутон и лишь одна из них остановилась ровно перед молодым мужчиной и протянула на раскрытой ладони нежно-голубую благоухающую головку. Искусно подведенные глаза на наполовину скрытом тонкой вуалью лице блеснули алым и Цяо Мэймао легко склонил голову, позволяя шаонюй лично воткнуть цветок в его прическу так, как некоторое время назад он сам проделал это с другой красавицей… А после, ухватившись за крепкое запястье, потащил несопротивляющуюся кокетку в сторону ближайшей гостиницы, на ходу шепнув пару слов понятливому служке.       В оплаченную комнату быстро принесли вино и закуски. Расположившись за столом, Цяо Мэймао смерил холодным взглядом распутных девиц, которым не требовалось ни приглашение, ни открытые двери, и перевел внимание на устроившегося напротив человека, что кончиками мозолистых пальцев поглаживал угольно-черную с красными кистями флейту, заткнутую за поясом красочных женских одежд и весело болтал, всячески нахваливая слякотные весенние пейзажи… Речь опытной нюйкуй была плавной и тягучей, движения легкими и чувственными, манеры благородными и в меру игривыми, а вот поза — поистине мужская, небрежная. Почти развязная.        В нынешнем поведении Вэй Усяня кокетливые женские черты опытной развлекательницы плотно переплетались с привычками молодого мужчины, но одержимость была на лицо. И на лице. Румяна в сочетании с легкой щетиной, более не скрываемой тонкой вуалью, смотрелись странно, а едва заметная в обычное время родинка была подведена тушью и нелепо прыгала под четко очерченными яркой краской губами во время разговора… Впрочем, Цяо Мэймао скорее придирался, с мрачным осознанием осматривая результат.       По мере того как в ограниченном пространстве комнаты все больше расползался тонкий шлейф тёмной ци, тело Мэймао больше и больше напрягалось в скрытом желании увеличить дистанцию. Неприятно и волнительно. Воспоминания о времени проведенном наедине с темной тварью еще были свежи в памяти, отчего липкое чувство беспомощности вновь пыталось обвить его своими щупальцами, но Мэймао лишь передернул плечами, учтиво улыбаясь и любезно подливая «девице» напиток, поддерживал легкую беседу… воодушевленая нюйкуй по памяти читала ему поэму о любви юноши и безродной девицы, крупными мозолистыми пальцами непрерывно оглаживая темную, почти черную, древесину Чэньцин.       Когда стихи заканчились на неправдоподобно сладкой ноте, шум внизу вдруг резко набирал обороты, но тут же стих, и Мэймао, перехватив чужое запястье, на миг почти прижался к тому губами и тихо выдохнул:       — Мертвым не место среди живых, — а после, с силой шарахнул сжимаемую ладонь о столешницу и под невнятный болезненный вскрик продолжил прижимать ту своей рукой, почти ломая чужие ледяные пальцы.        Улыбки крутившихся вокруг призрачных девушек в один миг испарились и теперь их белоснежные щеки выглядели совсем уж бледными, бескровными, будто покрытыми пеплом, а горящие алым взгляды мигом прикипели к Цяо Мэймао. Газовые занавески, что еще мгновение назад покачивались от легкого ветерка, бездвижно повисли и вся комната будто наполнилась тенью и атмосферой леденящего страха.       Вэй Усянь поднял вторую руку, приказывая обозлившимся девицам отойти в сторону и не мешаться, и покачал головой, нагловато улыбаясь и демонстративно приподнимая брови, словно дозволяя Цяо Мэймао начать говорить первым. В который раз поражаясь величине чужой наглости и бесстыдства, Мэймао выпустил руку пришедшего в себя молодого мужчины и недовольно прищурился. Поднявшаяся внутри него волна раздражения грозилась в скором времени уничтожить всё на своём пути без единого шанса на сопротивление, но высунувшее голову любопытство встало стеной перед надвигающимся смертоносным валом! Как бы не был Вэй Усянь подавлен чужим духом, среди толпы знакомцев и незнакомцев жертвой своей выходки он выбрал именно его, и Цяо Мэймао хотел знать причины.       — Тебе не стоит проводить столько времени в компании нечеловеческих существ, Вэй Усянь. Неужели ты сам не заметил первых признаков?       — Признаков чего? — естественно парень не промолчал, отозвался недовольно и хмуро, пряча глаза в тени изрядно отросшей челки. С недавнего времени он все чаще стал распускать свою буйную вороную гриву, предпочитая свободно лежащие на спине волосы собранным, лишь перехватывая несколько прядей на затылке яркой багряной лентой.       — Потери контроля, — произнес Мэймао, тщательно сдерживая вертящиеся на языке ругательства. Он вновь присмотрелся к лицу Вэй Усяня, но каких-то особых изменений под маской нелепого макияжа не заметил. Все те же серые глаза, мягкие скулы, изогнутые в вечной усмешке яркие губы. Разве что некогда смуглую кожу больше не целовало солнце, от чего та приобрела гораздо более светлый оттенок, но и тот нельзя было назвать болезненным… Не стань Цяо Мэймао свидетелем недавней выходки и не наблюдай он некоторые моменты ранее, ни за что бы не взялся судить, что темный путь тому хоть как-то вредил. Со стороны Вэй Усянь и впрямь выглядел вполне себе здоровым и благоухающим, и лишь его энергетика ощущалась еще более тяжёлой и невыносимой, ощутимо холодя затылок и вызывая навязчивое желание убраться подальше:       — Ты же знаешь, Путь Тьмы наносит вред телу и душе…       — Аа-ай! Ты сейчас звучишь в точности как Лань Чжань! Я более чем достаточно наслушался уже подобных слов, а вы все всё равно думаете, будто этого мало? Цяо Мэймао, с каждой нашей встречей ты становишься все скучнее и скучнее. Ты же молод! Тебе вроде не семьдесят лет, так что не надо постоянно думать только о том, как бы прочитать нотации окружающим!       — Есть две причины, по которым люди избирают путь Тьмы, — продолжил Мэймао не обращая внимание на чужие выкрики, — Первая — в отсутствии ограничений по способностям и уровню духовных сил заклинателя, и вторая — в весьма коротком сроке овладевания нужными умениями. Именно поэтому всегда находились люди, которые широкой дороге предпочитали скользкую тропу, но все из них заканчивали не сказать чтобы хорошо. У мира свои законы, у Пути Меча свои правила, но ты Вэй Усянь… Столько людей погибло — в аду уже тесно, зачем спешить? Война окончена и самое время.!       — Ты говоришь, что этот путь наносит вред телу, но я в полном порядке! — вновь перебил Цяо Мэймао Вэй Усянь, не желая снова выслушивать уже натершие мозоли на его ушах слова, — Ты говоришь, что страдает и душа, но я же вроде еще не совсем обезумел?.. Кому нужен этот широкий, светлый путь, на котором и так не протолкнуться? Я же буду продолжать идти по своей кривой дорожке, пока не стемнеет!       Глядя на уперто стоящего на своем темного заклинателя, Мэймао понял, что чтобы он сейчас не сказал, он не будет услышан. А потому лишь устало вздохнул и откупорил еще один кувшин вина, разливая то на двоих и подвигая тарелку с закусками к упрямому мальчишке ближе.       — Ну надо же, а мне казалось, что неподражаемый Рен Ту меня не особо жалует.?       — Пф, тебе не показалось, но… Скажем так, я умею признавать чужие заслуги. Ты умудрился покорить тёмный путь и сумел сделать это так, чтобы он не отравлял тебе жизнь. Ну… по большей степени. Или этот Цяо все же ошибается? На повторно заданный вопрос, Вэй Усянь устало прикрыл глаза и слегка опустил голову вниз, в тысячный раз проклиная тот момент, когда выцепил в толпе знакомый силуэт и решился привлечь его внимание.       — Это вино слишком кислое. Такое же кислое как и вся твоя речь, Цяо Мэймао. И вообще, почему это ты такой грубый? Кто-то испортил тебе настроение и ты решил испортить его еще и мне? — протянул юноша плаксиво, с четко читаемой нотой детской обиды, что, впрочем, тут же сменилась привычным полушутливым заигрыванием, — Ты такой напряжённый, Цяо-сюн. Может тебе помочь расслабиться? — Вэй Усянь, тебя с половины кувшина подкосило что ли? Помнится кто-то хвастался, что может выпить целую дюжину подобных и не опьянеть, — Мэймао наигранно пожурил собеседника пальцем и хрипло рассмеялся, поддерживая такого же хохочущего Усяня, больше не поднимая прошлую тему, — Уж прости, девицы что ты сегодня пригласил не в моем вкусе.       — Ха-а, ну да, конечно. Я уже и забыл, что ты предпочитаешь более… Как там, мм?.. Невероятных красавчиков с притягательным голосом и необузданным нравом?       — О, так ты запомнил? Этому Цяо невероятно лестно, правда. Впрочем, я думаю Вэй-сюн как никто способен меня понять, ведь одно из подобных сокровищ, с детства у тебя перед глазами, — Мэймао смотрел на вновь напрягшегося Вэй Усяня и видел в потемневших глазах алые отблески уже даже не скрываемой злости, но все равно не смог заставить себя заткнуться, — Согласись, Цзян Ваньинь частенько подобен смертоносной змее перед броском! Этот Цяо порою поражается, какими люди могут быть слепцами, раз не замечают эти восхитительные грани молодого главы… Смотреть, как Цзян Ваньинь выговаривает о глупости, халатности и бесстыдстве, пытаясь скрыть свое беспокойство — верх наслаждения для меня. Ах, прямо завидно, Вэй-сюн то может лицезреть своего неотразимого главу каждый день! Может попросить Ваньиня принять и этого Цяо на службу? От меня пользы всяко больше будет чем от некоторых…       — Тц! А что, стена с тремя тысячами правил тебя уже не устраивает?.. — рот Вэй Усяня недовольно изогнулся, будто бы он хотел сказать что-то нелицеприятное, но тут же принял привычно улыбчивую форму, — Впрочем, не прибедняйся. Хоншоу-Шушэна с руками оторвут в ордене Ланьлин Цзинь. У Цзинь Гуаньшаня характер тоже весьма… необузданный, он явно сможет предложить такому неординарному заклинателю куда больше, чем обнищавший и полуразрушенный Юньмэн. Да и другие кланы видно не прочь побороться за внимание Рен Ту, вон какой переполох пару месяцев назад устроили, едва ли не в очередь выстроились посмотреть на очередного бедола-кхм… спасенного.       — Ай-яй, неужели в словах Ушансе-цзюня я слышу зависть? Не переживай, Вэй-сюн, о тебе в тот день судачили ничуть не меньше…       Так они и сидели, перебрасываясь шутками и острыми стрелами, да попивая вино, пока Вэй Усянь не начал клевать носом и вскоре не уснул за столом, подпирая голову рукой. Цяо Мэймао, удовлетворившись эффектом от наконец подействовавшего снадобья, аккуратно перенес того на постель и потянулся к поясу чужих одежд, желая и одновременно опасаясь подтвердить догадку…       Когда внизу ненадолго поднялся шум, а следом в комнату ворвался Цзян Ваньинь, Вэй Усянь уже в чинно запахнутой одежде спал как ни в чем не бывало под двумя теплыми одеялами. Молодой глава, ворвавшись в комнаты настоящим смертоносным ураганом, одной рукой придерживал грубоватые ножны, а пальцами другой сжимал в кулаке комок шипящих пурпурных молний, что испускало потрескивающее от переполняющих его духовных сил кольцо Цзыдяня. С влажных волос скатывались капельки воды, но не смотря на небольшую внешнюю растрепанность Цзян Ваньинь выглядел столь же опасно, сколь и величественно, и только во взгляде его, мигом оббежавшим помещение, за напускным негодованием отчетливо читался застарелый страх и горькая обреченность…       — Все в порядке. Вэй Усянь просто слегка утомился и перебрал с вином.       Всего две фразы да едва заметная улыбка знакомого человека, и у Цзян Чэна всё внутри замерло. Злая решимость, приводившая его в движение, тут же угасла, плечи опустились, а кулаки разжались, и Цзян Ваньинь совершенно обессилено рухнул коленями на предложенную подушку…       Когда слуги сообщили ему о прибежавшем из местной гостиницы мальчишке и только произнесли «Неизвестный Господин» и «Первый ученик Юньмэн Цзян» в одном предложении, сердце Цзян Чена рухнуло куда-то глубоко в желудок! Его шисюн после окончания войны вел себя все более невыносимо и крайне вызывающе, но Ваньинь готов был даже признаться, что облегченно выдыхал каждый раз, когда к нему приходили с жалобами, на то, что: выпивший Вэй Усянь украл лодку, обрывает лотосы, пугает рыбаков, донимает людей на рынке и «многое другое Вэй Усянь»! Даже когда тот ввязывался в драку, игнорировал занятия с младшими учениками или беспечно развлекался с мелкими духами!.. Потому что в такие моменты Цзян Чен точно знал, что это все еще его шисюн. В первый раз Ваньинь заметил явные признаки одержимости, когда встретил Вэй Усяня что-то увлеченно записывающим в архивные книги и жутко тогда разозлился, заподозрив того в очередной бездумной выходке. И лишь рассмотрев повторяющееся раз за разом: «Огонь», «Гореть» и «Агония», выведенные непривычно аккуратным почерком, он едва не задохнулся от охватившего его ужаса!.. Уже позже, сравнив написанное с частично уцелевшими записями, Цзян Чен узнал почерк одного из секретарей отца и похолодел повторно.       Потом было еще несколько похожих эпизодов, один из которых вовсе произошел на публике. Тогда Вэй Усянь в небольшом ресторанчике распивал крысиное вино, наверное единственное вино, которое его шисюн терпеть не мог, и угощал привеченную им же толпу вонючих мужиков, откровенно приставая к жене владельца, женщине давно уже не молодой и крайне необъятной. Болтливые рты Ваньинь, конечно, заткнул, списав все произошедшее на и без того своеобразную репутацию Вэй Ина, но с тех пор при любых новостях из города Ваньинь невольно испытывал захлестывающую волну беспокойства, не хватало еще, чтобы ко всему прочему по миру пошли слухи о нестабильности грозного Ушансе-цзуня! Цзян Чен до ужаса этого боялся, совершенно не представляя, как в таком случае сможет защитить своего названного брата от всего заклинательского мира, когда он с управлением собственным орденом сейчас едва справлялся! Еще более паршивым было то, что Вэй Ин совершенно не хотел прислушиваться к своему главе, с каждым таким разом отдаляясь все дальше, а выходки, совершенные под воздействием темной энергии, помнил крайне плохо или не помнил вовсе, поэтому и сидеть на территории клана категорически отказывался, постоянно сбегая от плотно занятого делами клана Ваньиня.       А потому, увидев, против обыкновения, мирно спящего Вэй Усяня, а на месте «неизвестного господина» знакомое доброжелательное лицо — облегченно выдохнул, больше не думая о том, какая ложь в этот раз звучала бы более правдоподобно. Бурлящее в его груди горячечное волнение наконец сошло на нет, яростные слова перестали жечь глотку, а дурные мысли подогревать голову. Жар стремительно улёгся и на место лютой злобы попросилось старое, давно забытое чувство, такое глупое, неуместное и наивное, что Цзян Чэн вдруг снова почувствовал себя бестолковым ребенком, ожидающим помощи взрослых… И эта мысль, вдруг показалась такой горькой, в очередной раз ясно демонстрирующей Цзян Чену его собственную никчемность, что он почти физически ощутил, как та ядом растеклась по телу… Крайне неподходящая обстановка для развернувшейся драмы, и чувства, поднявшиеся из покрытых пеплом сгоревшего дома глубин, вновь показались ему до абсурда неуместными.       Цяо Мэймао больше ничего не говорил, лишь небрежно бросил ему какую-то тряпку, небо за окном уже пару часов как закрыли тяжелые тучи, так что спешащий сюда Ваньинь действительно успел изрядно вымокнуть, и разлил вино по чашкам, предлагая присоединиться. Ваньинь предложение принял, но чужим внешним спокойствием не обманулся, понял, что бы не произошло здесь недавно, Цяо Мэймао не обмануть, тот уже и сам все понял, и теперь лишь давал ему время собраться с мыслями.       Первую порцию терпкого вина они выпили вместе. Пока Цяо Мэймао пил вторую, закусывая каким-то холодным мясным рулетом, Цзян Чен за это время успел проглотить целых три и резким голосом велел слуге принести им еще несколько кувшинов. Цзян Чэн всей кожей ощущал на себе пытливый, изучающий взгляд, и, сделав глубокий вдох, начал наконец говорить, изо всех сил пытаясь заставить себя дышать размеренно, а звучать ровно… Рассказал о прошлых случаях, и сам подмечая все новые и новые детали на которые раньше предпочитал закрывать глаза… И всё же происходящее с ними казалось ему ужасно несправедливым. Разве они мало страдали? Цзян Чэн чувствовал с каждым произнесенным словом, будто вот-вот разобьётся, разлетится на части, и не был уверен, сможет ли собраться вновь! Раньше все было проще и понятнее, раньше он шёл вперёд движимый долгом перед семьей и ответственностью за людей, вставших плечом к его плечу. Теперь… все иначе. Еще более сложно, более бесчестно и просто… грязно.       Цяо Мэймао затаив дыхание, внимательно ловил каждое слово молодого главы, который с каждой выпитой порцией алкоголя все более эмоционально жестикулировал и все чаще запускал руки в уже изрядно растрепанную прическу, — …Еще и все эти намеки в сторону Вэй Ина, от глав кланов, этого жадного старичья, что только языком трепать и могут! Будто он уже и не живой человек, а их личная собственность!.. — голос Ваньиня становился всё громче, пока не оборвался на такой вот жалобной ноте, под хруст треснувшей в его ладони чашки.       — Он очень дорог тебе.       Это был не вопрос, а утверждение, которое Цзян Ваньинь и не думал отрицать. Конечно дорог. После всего произошедшего Цзян Чен искренне наслаждался каждым днём, который они могли провести все вместе. Пусть иногда Вэй Ин не видел грани в своих шутках и зачастую мог быть слишком назойливым и липким, все равно! Цзян Чен достаточно пережил в разлуке, когда думал, что больше вовсе никогда не увидит своего неугомонного шисюна, что готов был простить тому его выходки! Всегда прощал.       — Я уже не могу иначе… Но наблюдать за его угасанием невыносимо.       Обычно тонкие губы молодого заклинателя припухли и казались красными, словно совсем недавно по ним прошлись яркой помадой, но это было не так. За время рассказа он множество раз прикусывал их зубами и теперь те были окрашены кровью. Впрочем, изрядно захмелевший Ваньинь нисколько не сопротивляется, когда его привлекают в объятия и спокойно полулежит, опираясь лопатками о грудь Мэймао.       — Что мне делать?       — Тебе следует уточнить, Красавчик, спрашиваешь ты о состоянии Вэй Усяня или о твоих с ним отношениях. Потому что, если второе, этот Цяо должен сразу признаться, что совсем не смыслит в хоть сколько-то серьезных отношениях, и только и может, что сыпать фразами более мудрых, — единственные отношения у Мэймао были еще в прошлой жизни и назвать их хорошими и гармоничными язык у него не поворачивался. А наблюдение за жизнью в цветочных домах и вовсе убивали все иллюзии и наивные мечтания молодого человека, вместе с желанием самому нырнуть в этот бушующий фонтан страсти, поэтому здесь он ничуть не лукавил, — Вот, например, эта: «Решительность и ответственность, с одной стороны, и нежность, и внимание с другой — вот ключ к сердцу дорогого тебе человека», кажется мне вполне подходящей.       — А если первое?.. Ты можешь что-нибудь сделать?       — Не смотря на все те сплетни, что распускают ничего не сведущие во врачевании рты, Ваньинь, я далеко не бессмертный Сяньси. И предпочитаю больше работать с бренной плотью, а не с тонкими духовными материями. Я вообще довольно мало в них смыслю. И это еще не учитывая абсолютное нежелание Вэй Усяня иметь какие-либо дела с целителями, и со мной в частности.       — Но ты можешь… хоть что-нибудь?       — Я… могу попробовать поискать ответ в храме Цзися сюэгун, я уже был там однажды и знаком с местным настоятелем. Если получится, пришлю письмо… Но, Ваньинь… — он не стал заканчивать, но Ваньинь все равно кивнул, принимая даже такой ответ.       Цяо Мэймао молча продолжил гладить его по голове, но спустя пару минут молчания выпрямился и хлопнул Ваньиня промеж лопаток:       — Сядь ровно. Я помогу тебе расчесать волосы, пока они не превратились в гнездо окончательно.       Изрядно выпивший и сонный Цзян Чен послушно сел, позволяя Цяо Мэймао возиться с его волосами, осторожно разбирать все еще влажные пряди и массировать кожу головы. Прекрасно понимая, что Ваньинь уже никуда не пойдет, останется ночевать здесь, рядом со своим бедовым шисюном, Мэймао тщательно расчесал собственным гребнем тяжелую копну, пока та не легла волосок к волоску, а потом сплел пряди в самую простую косу, тихо попрощался и ушел прочь.       Перебравшись на постель, Цзян Чен прильнул к разморенному сном теплому телу, его руки легли на крепкую спину и с шумным вздохом он уткнулся в бледную кожу шеи носом, распаляя и без того горячую складку шумным дыханием и срывающимися словами негодования и привязанности. Вэй Ин в его руках сейчас был таким томным и расслабленным, но вскоре Цзян Чен ощутил, как его неуверенно обхватили в ответ, притягивая еще ближе и обнимая еще крепче…

***

      Покидая в ночи Лотосовую Пристань Цяо Мэймао вдруг ощутил невероятную тоску по неспешным пешим переходам, как еще до войны он путешествовал со своим стариком, когда на пути завязывались самые разнообразные знакомства и дорога будто сама стелилась под ноги, а не просто проносилась извилистой лентой где-то внизу. Он искренне наслаждался своим неспешным пешим темпом и, поэтому, лишь к вечеру следующего дня вновь обрушившийся с неба ливень смог загнать его под крышу гостиницы в крошечном городке расположившимся на берегу очередного озера полного лотосовых побегов.       Входя в гостеприимно распахнутые ворота, взгляд Мэймао лениво скользнул по одинокой фигуре, закутанной в темный плащ и укрывшейся от дождя под небольшим навесом. Затылок на миг кольнуло холодной иглой дурного предчувствия, но он лишь отмахнулся, приняв то за укусы холодных дождевых капель, и поспешил в прогретое и освещенное помещение. Уже приводя себя в порядок после купания и разбирая у горячей жаровни пальцами мокрые пряди, в двери поскрёбся тощий мальчишка, что-то невнятно блея о желающей видеть его, Цяо Мэймао, посетительнице и вздрогнувшего от внезапно опустившейся на его плечо хрупкой женской ладони. Ее обладательница бесцеремонно отодвинула напуганного мальчишку и, слегка задев плечом самого Мэймао, скользнула в комнату совершенно не интересуясь мнением временного владельца.       Естественно он сразу узнал этот профиль и исхудавшее, но все еще округлое девичье лицо, а потому лишь кивнул мальчишке и велел принести его ужин прямо в комнату. Уж если Вэнь Цин не стесняется его полуодетого вида, то и ему не стоит смущаться, утоляя свои потребности в присутствии незваного гостя.       — Я сначала думала мне показалось, но нет. Это и правда ты.       — Мгм. Я. И?       — Ты должен помочь мне.       Лишь одна это короткая фраза вылетела из уст девы Вэнь, и Цяо Мэймао мигом закипел! От былого смиренного благодушия не осталось и следа, эмоции забурлили, как в пробудившимся от спячки вулкане, придавливая и обжигая! Вэнь Цин же, словно и не замечая его перекосившегося лица, торопливо вцепилась в его руку со словами: — Они забрали их! Люди из Ланьлин Цзинь забрали их! Ты непременно должен помочь мне спасти А-Нина! Кроме как просить о помощи тебя, мне не к кому больше обратиться!..       С каждым мгновением речь ее звучала все пронзительнее, надрывнее и острее, словно натянутая до предела струна, грозящая сорваться и перерезать горло как говорящему, так и слушателю. Но острое звучание оборвал отнюдь не женский голос:       — Хватит! — прозвучало резко и саркастично. В натянутой улыбке Цяо Мэймао было слишком много зубов, чтобы можно было называть ее таковой, а во взгляде сквозило самое настоящее презрение, — Даже в такой ситуации ты продолжаешь говорить мне «должен». Какая я, должно быть, никчемная персона, раз даже презренные Вэньские псы считают меня себе обязанным!.. Вам следует быть более избирательной в своих словах, драгоценная Яшмовая дева, раз уж хватило наглости столь беспардонно вломиться сюда и просить о помощи.       Глухой раздраженный голос полностью выдавал эмоции Мэймао, но изможденный и пристыженный вид Вэнь Цин, казалось, вернули ему некоторое присутствие духа, а высказанные злые слова позволили немного стравить пар, снижая давление до отметки: «Все еще чертовски паршиво, но жить можно».       Повисшее в комнате напряженное молчание прервал все тот же долговязый мальчишка-слуга, принесший ужин, и, когда Мэймао принялся за ароматного цыпленка, Вэнь Цин принялась за рассказ, уже более спокойно и внятно объясняя сложившуюся ситуацию, более не употребляя в своей речи слова «должен».       Цяо Мэймао и сам знал, что после Аннигиляции Солнца и окончательного уничтожения ордена Цишань Вэнь их разросшиеся во все стороны владения поделили между собой победители, согнав остатки некогда многочисленного клана на территорию по размеру в тысячу раз меньше изначальной, дабы проигравшие ютились там, доживая свои последние дни, запретив им пользоваться духовной силой или иными подручными средствами. Но не смотря на это решение озлобленные люди еще и придумали бессчетное множество способов для унижения «недобитых Веньских псов», даже красивое название для этого выдумали — «переосмысление своих поступков».       Дева Вэнь поведала о провальной охоте людей из ордена Ланьлин Цзинь на восьмикрылого Царя Летучих Мышей близ Гань Цюань, где и обитали остатки ее клана. Она сказала, что, наткнувшись на поселение, люди под командованием Цзинь Цзисюня, племянника нынешнего главы, пытались заставлять часть ее родичей прикрепить на спины талисманы привлечения нечисти и стать наживкой, а после избили их и силой увели с собой. В этой же группе оказался ее брат Вэнь Нин и о его местоположении ей все еще было ничего неизвестно, потому что никто из уведенных так и не вернулся.       Цяо Мэймао ел и в пол уха слушал рассказ девушки, куда больше внимания уделяя ее внешнему виду, чем произносимым словам. Некогда невероятно красивая девушка сейчас почти потеряла нормальный облик, ее губы побелели и растрескались, глаза покраснели, волосы потускнели и растрепались, а одежда была пыльной, довольно грубой и местами штопанной. Он так же видел, как она посмотрела на еду в его тарелке, у девушки явно не было возможности хорошенько поесть все те дни, что она шла без передышки, не смыкая глаз. Но для себя Вэнь Цин ничего не просила, лишь помочь ее людям и брату, и Мэймао все никак не мог понять, злит его это или больше все же восхищает?       — …выходит теперь любой, кто носит фамильный знак Вэнь, заслуживает смерти и на нем можно срывать свой гнев, заслужил он того, или нет? — в расстройстве воскликнула Вэнь Цин и продолжила, все более отчетливо всхлипывая, — Я так и знала, что не надо было мне оставлять брата одного… Но другого выхода не было, они заставили меня направиться в другой город. А когда я вернулась, Вэнь Нин и все остальные исчезли! Я так и знала, что если оставлю его одного, он не справится!       Сам Мэймао почти не помнил младшего брата Вэнь Цин, так, мелькала где-то на периферии размытая темноволосая тень робкого мальчика, что изредка попадался ему на глаза в павильоне Тяньчжу, но все же попытался успокоить, начавшую разваливаться девушку, сказав, что тот наверняка справится.              — Нет, он не справится! А-Нин с детства был боязлив и нерешителен, он боится всего на свете, не решается даже повысить голос на своих подчиненных, таких же пугливых, как он сам! Повстречав опасность, он совершенно не представляет, как следует поступить, если меня нет рядом!       На подобную отповедь Мэймао лишь еще более недовольно сжал губы в тонкую полоску, вновь раздраженный чужим упрямством и набирающей обороты женской истерикой, и снова не удержал рот закрытым, — Если человеку каждый раз говорить, что он овца, не долог тот час, когда он и правда заблеет. Возможно если бы ты больше верила в его силы, твой брат больше старался бы соответствовать.       В ответ дева Вэнь обожгла его таким взглядом, что Мэймао еще раз пожалел о своей несдержанности и том, что посмел прерывать ее самоуничижительный монолог. Пропускать слова мимо ушей, когда ответов от тебя и не ждали было гораздо проще…       — Так ты поможешь нам?       — Нет.       Во вновь повисшей тишине Мэймао мог наблюдать, как в разбитой обстоятельствами девушке вновь вырастает стержень, ссутуленные плечи распрямляются, а опущенный дрожащий подбородок выстреливает вверх. Перед ним вновь предстает тот высокомерный и гордый образ, что Мэймао запомнил, уходя мальчишкой из Цишани, и даже простая одежда ничуть его не портит, только в чернильных глазах напротив разгорается такое пламя, что будь это возможно Цяо уже задымился бы!       — Значит… не хочешь мараться о проигравших грязных псов?.. Ну конечно, ты же теперь Цяо, и к нашему клану не имеешь больше никакого отношения. Тц!.. Вот только если бы не твой учитель, пожелавший заполучить себе в постель молодого любовника, ты был бы сейчас в одной с нами лодке и не воротил свой нос! — на выпад в сторону его супруга Мэймао даже не поморщился и от этого он даже ощутил некоторую гордость за собственную выдержку — еще несколько лет назад его реакция на подобные высказывания была более… бурной. Последнего недоумка посмевшего ему в лицо высказаться подобным образом о старике Лао Бэе, Мэймао сам и откачивал в итоге, а тут смотрите, даже не дернулся! Прогресс однако. Вот только даже самые кроткие мысли о помощи этой бесцеремонной девице теперь вызывали у целителя искреннее возмущение, — Каково это сражаться на другой стороне? Убивать братьев с которыми когда-то учился вместе? Проливать их кровь, такую же красную как твоя собственная, и быть причастным к падению собственной семьи?       — Причастному к падению семьи? — Мэймао едва не расхохотался, глядя на тощую целительницу, что смела бросаться столь громкими и наглыми обвинениями! Но его легкая сардоническая улыбка теперь совершенно не сочеталась с теми осколками льда, что наличествовали в глазах обратившегося к деве мужчины, — Не тебе, Дева с золотыми руками, говорить мне о причастности. Или мне лучше обращаться к тебе «бессмертная Баошань Санжэнь»?       Резко побледневшая Вэнь Цин шарахнулась назад, будто на невидимую стену налетела, но Цяо Мэймао продолжил давить:       — Я видел шрамы на телах двух известных тебе господ из Юньмэна, и все еще прекрасно помню те швы, что ты накладывала на пациентов в павильоне Тяньчжу. Непрерывный обвивной с характерным двойным перекрестьем на конце, верно? Ты и сама знаешь, для опытного врача шов практически приравнивается к личной подписи, и я до последнего надеялся, что ошибся, но по твоей реакции вижу, что нет — не ошибся. И каково это? Каково это жить, после того как лично приложила свои «золотые руки» к возвышению Ушансе-цзюня, ставшего настоящей погибелью для Великого Ордена Цишань Вэнь и огромного числа людей? Погибелью для твоей собственной семьи?.. Впрочем, после происходящего во дворце Дичжу, не удивлюсь, если понятие «совесть» тебе и вовсе незнакомо.       Вся эта скверная ситуация с пересадкой ядра Цзян Ваньина и Вэй Усяня выжгла всё внутри Мэймао, будто ладонь Вэнь Чжулю ― меридианы. Он и из Юньмэна так быстро сбежал, что бы не натворить чего, а тут этот доморощенный аналог Сиро Исии смела стоять здесь и бросать ему в лицо обвинения? Лимит его сочувствия к ближнему за последние дни был уже переполнен, а потому слова девы Вэнь не вызывали в нем ничего кроме глухого раздражения и злости. Переживания, которые преследовали его на протяжении последних дней, словно достигли своего лимита, и теперь, у него больше не было сил на по настоящему яркие эмоции, а потому и последующие слова Вэнь Цин уже ничего для него не значили.       — Я знаю, что это ты помогал некоторым нашим солдатам во время войны. Прятал раненых в подвалах борделя Сянфаня и Наньяна, а после помогал вернуться обратно, проводя тех через патрулируемые территории. Ты даже вывел часть людей из захваченной крепости, устроив пожар.!       — Мне твоя благодарность ни к чему — не для тебя старался, — вяло огрызнулся мужчина, понимая, что буря окончательно миновала, и даже не допуская мысли, что сказаные последними слова могли быть шантажом, а не благодарностью. Доказательств этого у нее все равно нет, — Вы правильно заметили, дева Вэнь, я рисковал своей головой спасая людей из противоположного лагеря. Но вам я помогать не стану, как и объяснять причины, так как думаю вы и без меня догадываетесь, что племянник главы клана не просто так наткнулся именно на ваше поселение. А потому лишь позвольте дать вам небольшой совет: если действительно хотите спасти семью, усмирите свою гордыню и примите сделанное вам предложение.       Как бы Цяо Мэймао сейчас не кривлялся, выплескивая прошлые обиды и даже легкую зависть, чего уж там, он признавал, что Вэнь Цин действительно была невероятно талантливым лекарем и свое прозвище получила далеко не за красивые глаза. Но столкнувшись с известностью и похожим давлением от кланов, желавших заполучить его себе, Мэймао просто не верил, что с «заманчивым предложением» не подходили и к деве Вэнь. По хмурому лицу девушки было совсем не ясно, недовольна она его словами или же поведением, но свою позицию он обозначил четко. Пора было уже поставить точку в страдальческой болтовне и убираться отсюда:       — Чтож, я был лучшего мнения о вас, госпожа, — пробормотал Цяо Мэймао, собирая разбросанные одежды и натягивая все еще влажные сапоги и плащ, — Видно, высокомерие клана Вэнь и впрямь так велико как его описывают, раз заставляет совершать столь необдуманные поступки.       — Судишь по себе?       — В том числе… — не стал он отрицать очевидное, еще раз осматривая помещение на предмет позабытых вещей, — В любом случае, номер оплачен до утра и я надеюсь вам хватит благоразумия воспользоваться моей милостью.       Уже внизу Мэймао повторно заказал бочку для омовения и горячий ужин в комнату, и стремительно покинул город, больше не рискуя идти пешком. Как оказалось дороги его в последнее время вели весьма извилистыми тропами, сталкивая с теми, с кем сталкиваться Цяо Мэймао не горел желанием. И пусть та буря чувств, которую подняла своим появлением дева Вэнь, почти улеглась, ее отголоски все еще бередили душу. Ему было нечего стыдиться, но все же неумолимое чувство вины давало о себе знать, вынуждая раз за разом прокручивать в голове различные варианты решения… А потому и холодные дождевые капли, стекающие за шиворот были весьма кстати, прекрасно остужая голову и вымывая лишние мысли до тех пор, пока там не осталась лишь одна — о том, что его уже второй раз подряд выжили из собственного номера!       Спустя несколько дней, когда он уже находился в Сянфане и распивал сливовое вино в борделе со стариком Лао Бэем, по городу вдруг разошлись слухи о обосновавшемся в Погребальных холмах старейшине Илина, оставившем родной Юньмэн ради кучки недобитых Вэней, и Цяо Мэймао мысленно прикинул, может ли он сделать вид, что никогда этого не слышал…