Планида. Закатившееся солнце.

Глава 32. Воздаяние гордости.

…Сказал и замолчал, и впрямь сошел с ума, Как будто наползла на это солнце тьма. Рассудок хаосом затмился! В гордом храме, Блиставшем некогда богатыми дарами, Где жизнь гармонии была подчинена, Все поглотила ночь, настала тишина…

Ш.Бодлер

      Перебирая товары в травной лавке, Цяо Мэймао переглядывался с забавным пожилым аптекарем и едва сдерживал хохот, нарочно совершенно неторопливо перебирая корешки и травы в мешочках, которые любезно подавал щуплый мелкий мальчуган. С каждым вздохом и неудовлетворенным цоканьем привередливого клиента, мальчишка все сильнее пыхтел и бухтел, нетерпеливо переступал ногами, косился попеременно на него, пожилого аптекаря и окно, через которое отлично просматривалась заполонившая празднично украшенную улицу людская толпа и кучка размахивающей в нетерпении руками пацанвы, что уже некоторое время сверлили недовольными взглядами затылок посмевшего задерживать их друга мужчины. Прислушавшись к невнятному бурчанию, Мэймао наконец не выдержал, прыснул весело в рукав и кивнул старику, мол: «Отпусти уже, видишь — подгорает!». Аптекарь поджал губы, кивнул недовольно головой и, отвесив хороший подзатыльник, выгнал мальчишку прочь с напутствием чего-то среднего между: «Что бы ноги твоей больше здесь не было, бездельник!» и «Только попробуй опоздать, бестолочь, выпорю»! А стоило мальчишке скрыться из виду расхохотался, сразу сбросив не один десяток лет, и принялся сам раскладывать товар перед таким примечательным покупателем.       — Эх, не на тех героев дети нынче равняются, им бы только мечом махать да врагов рубить, что бы монстры больше и имена громче! Совсем не различают за яркостью одежд и блеском украшенных самоцветами ножен, жемчужин среди серой гальки, — прокомментировал мужчина реакцию своего совсем юного помощника на быстро распространившиеся слухи о прибытии в город группы известного заклинателя.        — На то они и дети, чтобы смотреть, не замечая грязи, и не оглядываться на брюзжание всяких там стариков. А Ханьгуань-цзунь и впрямь хорош! Будь я лет так на пятнадцать моложе, бежал бы вперед тех мальчишек, чтобы хоть краем глаза увидеть подобное великолепие! — рассмеялся Мэймао, перебирая подсушенные ягоды и ароматные звездочки аниса, совершенно не обращая внимание на взгляды бросаемые стариком на его лицо. Точнее на одну конкретную его часть, где расположился заметно побледневший, но все еще приметный шрам в виде половинки веньского солнышка.       — Раз молодому господину не приглянулись предыдущие мои товары, возможно Хоншоу-Шушэну понравится это? — выкладывая на прилавок две коробочки, одну с редкой китайской лобелией, а вторую с обычной калган-травой, протянул старик.       — Ай, ты чего мне эту дрянь подсовываешь! — скривился Мэймао на такую очевидную провокацию и отодвинул один из коробов подольше, — Никакого стыда у тебя нет! Думаешь я и впрямь кого-то этим дорогущим сорняком лечить стану? Ну нет, старик, да за такое оскорбление, лапчатку теперь за пол цены отдашь!       — Еще чего! Так и быть пару монет скину, но только если всю заберешь!       — А и заберу, что, думаешь нет?! Мне еще корневища горца остроконечного, боярышник, стручки софоры, корень куркумы, воск, кровь дракона и еще мешок коры обвойника…       — Да куда ж вам столько.?       — И на каждое лекарство скинешь пару монет, как и обещал!       — Вот еще! Нет, так не пойдет..!       Цяо Мэймао охотно торговался с ехидным стариком, споря все то время, пока на противоположной стороне улицы не обозначились небольшая группа людей в белых мантиях. Быстро продиктовав адрес, куда все это следовало доставить и расплатившись, добавив все же сверху несколько монет, он выскочил наружу и, ловко протиснувшись сквозь людскую толпу, приблизился к заклинателям и от души хлопнул одного из них по плечу:       — Хангуань-цзюнь, ну и много же у тебя поклонников! Скоро и меч обнажать не придется, все злые твари будут сами разбегаться, чтобы их твои фанаты на клочки не разорвали! Лань Чжань, серьезно, глянь, у меня спина еще не дымится от всех этих взглядов?       Лань Чжань на такое своеобразное приветствие ничего не ответил, лишь глянул странно сначала на него, потом на группку мальчишек, что от такого пристального внимания с писком рванули за угол, и кивнул, приветствуя и подстраиваясь под его более неспешный шаг.       — Какими судьбами? Вроде в городе все довольно спокойно, не считая этой суеты, — кивнул Мэймао на довольно большое количество людей заполнившего улицы в преддверии праздника, — Неужели кого-то все-таки убили?       — Нет. Мы возвращаемся с предгорий, в одной из местных деревень объявился Пэнхо.       — О, то-то я смотрю твои ученики какие-то потрепанные, — двое из пяти парней шедших следом и впрямь имели несколько пожеванный вид, а третий немного припадал на правую ногу, — Помощь нужна?       — Нужно найти ночлег.       — Ночлег? Лань Чжань, завтра в городе большой праздник, да и ярмарка уже второй день идет, на улицах не протолкнуться просто, столько народа понаехало! Давай ты что-нибудь более реальное у меня попросишь?       Естественно Лань Чжань больше ничего не попросил, просто остановился и молча смотрел своими невозможными янтарными глазами, и Цяо Мэймао невольно отметил, что у юноши очень выразительное лимбальное кольцо по краю радужки. Не кстати вспомнились научные труды из прошлой жизни, авторы которых утверждали, что более темное лимбальное кольцо, как правило, считается более привлекательным и, что оба пола «используют лимбальное кольцо как вероятностный показатель репродуктивной пригодности, так как оно наиболее заметно у людей, относительно свободных от хронических проблем со здоровьем». Эти мысли отчего-то смутили и Цяо Мэймао поспешил вперед, сдержав порыв потянуть за широкий белоснежный рукав:       — Ай, ладно, есть у меня одно место, где вас могут приютить! А вы, — ткнул он пальцем в плетущихся позади притихших учеников, — Как только подойдем, сделайте-ка лица по несчастнее и не забывайте жалобно причитать!       Дом, куда привел их Мэймао, принадлежал одному его давнему знакомому, успешному мастеру-резчику, который однажды едва не лишился пальцев, запустив нагноение небольшой ранки, что в общем-то и послужило поводом для знакомства. Человек этот был упрямый и несколько нелюдимый, гостей у себя не слишком жаловал, но осмотрев краснеющих от стыда, но послушно кривляющихся юнцов, помочь Цяо Мэймао все же согласился.       — Троих возьму. К супруге мать приехала погостить, уже вторую луну никакого спасу от нее нет.       — Сможешь пристроить всех и я завтра же лично расскажу уважаемой матушке твоей дорогой супруги о чудодейственных свойствах свежей белой глины с берегов Чанцзяна.       — Тц. Пятерых и придешь прямо с утра!       Ученики немного по возмущались тем, что учитель отказался от отдыха в теплой постели и решил оставить их здесь одних, но Мэймао убедил тех, что не бросит их драгоценного Ханьгуань-цзюня на улице. Пока возились с заселением и обработкой ран, среди которых, впрочем, как и сказал Лань Чжань, не оказалось чего-то серьезного, на улице начало смеркаться. Не то чтобы это как-то повлияло на суету вокруг, наоборот, от множества зажжённых красочных фонариков, кажется, стало только светлее. Но помня о привычном юноше распорядке дня и о том, что Лань Чжань все же возвращается с утомительной ночной охоты, Мэймао, вместо того чтобы пригласить прогуляться по городу, все же повел его в место, где остановился он сам.       Ближе к центральным улицам лавировать среди развеселой толпы стало чуточку сложнее, поэтому Мэймао вцепился в запястье чуть отставшего Лань Чжаня, который не желал расталкивать столпившихся у очередного лотка людей собственными плечами, и уже так потащил его за собой, нарочно выбирая толпу погуще, со смехом наблюдая, как задеваемые возмущенные люди тут же закрывали свои рты, стоило им напороться взглядом на ледяную статую имени Лань Ванцзи!       Уже недалеко от нужного им поворота, Цяо Мэймао ненадолго остановился у одной из лавок и накинул на Лань Чжаня купленный темный плащ с глубоким капюшоном, приговаривая:       — Ну, нет, непогрешимого Ханьгуань-цзюня совершенно точно не должны видеть в подобном месте! Да за такое надругательство, твой благочестивый дядюшка лично отделит мою прекрасную головушку от моего не менее прекрасного тела! — и вместо того чтобы привычно зайти через парадный, завернул за угол дважды, воспользовавшись входом для слуг.        Не то чтобы это на что-то бы повлияло, но так Цяо Мэймао мог с чистой совестью сказать, что хотя бы пытался! Многие клиенты все же предпочитали некоторую приватность, а потому черный ход являлся таковым лишь номинально, и в просторном холле их так же встретили сразу четверо красочных цветочка, отдыхающих на паре легких кушеток. Обратив внимание на вошедших, те сразу же защебетали приветствия. Пройдясь по девицам взглядом, Цяо Мэймао про себя отметил, что одна из шаонюй была ему незнакома, являясь видимо той самой новенькой, о которой совсем недавно говорила ему тетушка и познакомиться с которой у него все никак не находилось времени. Решив исправить это прямо сейчас, в неформальной, так сказать, обстановке, он сделал девушкам незамысловатый жест ладонью. Те поняли все правильно и, подтолкнув вперёд новенькую, зачирикали с новой силой, смеясь, кокетничая и даже чуть пританцовывая в такт доносящийся приглашенной музыке, аккуратно придерживая свои наполненные вином пиалы:       — Смотрите! Какие красивые господа к нам пожаловали!       — Сестрица, ну же, теперь ты тоже одна из нас, покажи ему мастерство девушек из Линянь!       — Верно! Покажи им свои новые умения, сестрица!       Обозначенная «сестрица» внешность имела весьма привлекательную, но абсолютно типичную для правобережья Янцзыцзяна: лицо кругленькое, чуть более плоский маленький носик и черные гладкие волосы. Молодая нюйкуй не стала стесняться, глянула с легким вызовом и шагнула вперед, правильно определив в Мэймао инициатора посещения борделя. Изящная женская рука скользнула рядом с его плечом, будто смахивая пылинки или расправляя смявшуюся ткань, но все же не коснулась. Качнулись свитые в мелкие косички волосы, задевая самый край мужского рукава, Мэймао ладонью попытался схватить мазнувшую воздух лиловую ленту, но дева грациозно изогнулась, избегая касания, кокетливо вильнула взглядом и, не отрывая от Мэймао прямого взгляда, сделала глоток из все еще удерживаемой ей широкой пиалы. А после шагнула прямо к странно замершему за его спиной Лань Чжаню, протягивая тому пиалу:       — Вина, господин?       Цяо Мэймао одобрительно прищёлкнул языком, восхищаясь чужой дерзостью и полностью одобряя выбор тётушки, и тоже сделал шаг вперёд и в сторону, притираясь совсем близко, но все же закрывая плечом напряженного Второго Нефрита, совершенно не желая втягивать благовоспитанного юношу в свои игры ещё больше:       — Ну нет! Разве этот прекрасный цветок не знает, что для того чтобы добраться до драгоценного сокровища, нужно сначала непременно расправиться со сторожащем его чудовищем? — он перехватил из женских рук пиалу, крутнул ту на ладони и сделал большой глоток, касаясь губами ровно того места, где ещё оставался едва заметный след окрашенных алой краской губ. В его плечо тут же вцепились крепкие белые пальцы, сжав с такой силой, что Мэймао выронил из вмиг онемевшей ладони опустошенную пиалу, а в стороне восторженно запищали девчонки, хлопая в ладошки и повторяя: «Попался! Он попался!».       — Мое имя Цяо Мэймао, а как тебя зовут?       — Си Ши.       — Си Ши. Прекрасно. Ну и чем Си Ши, помимо наглого покушения на чужое сокровище, здесь занимается? Мы явно оторвали вас от чего-то интересного.       — Приглядываю за невоспитанными детишками, полагаю, — посматривая на и не думающих прекращать хихикать девушек, протянула нюйкуй игриво, — А чем, помимо охраны драгоценностей, занимается этот благородный господин?       — Хах, какое совпадение. Я тоже просматриваю за детишками, — а что? Этот цирк, явно по ошибке названный цветочным домом, его, значит и обезьяны в нем тоже его! А Си Ши оказалась и впрямь хороша, тетушка не ошиблась, нужно будет похвалить ее выбор…       Не успел Мэймао додумать эту мысль, как упомянутая тетушка выглянула в коридор и, возмущенно сверкнув глазами, несколько раз шлепнула его тонкой газовой шалью, скрутив ту на манер хлыста:       — Посмотрите-ка на него! Явился! Не успел толком зайти, а уже девиц мне тут соблазняет! Бездельник! Шестой день в городе, а делами так и не занялись! Думаете ваш супруг все время за вас бумаги разбирать будет?        — Эй, ты так говоришь, будто я все это время без дела шатался! И вообще, кажется, кто-то с утра заявил, что персиковое вино из Нанчана закончилось и что я сейчас вижу?       — А для господина Цяо оно и закончилось! Или мне напомнить, какие песни распевали здесь пару дней назад с твоей лёгкой подачи?       — Аи-и! Не надо! — Цяо Мэймао отчаянно замахал руками и, глубоко вздохнув, успокоился, — Это была не моя вина, старик мне тогда весь мозг прополоскал насчет поставщиков-скупердяев и умудрился так напоить, значит, это было как минимум наше общее творчество. К тому же после тех песен серьезно смотреть на меня ты уже не могла и наконец заговорила без излишнего официоза!       — Удивительно то, что я тогда вообще не забыла как говорить!       Наблюдавшие за ними девушки начали тихо хихикать. Хихиканье постепенно переросло в звонкий веселый смех, и тетушка, сама заметно подрагивающая от еле сдерживаемого смеха, махнула рукой на дверь, с вполне понятным жестом, мол: «давай, иди уже отсюда». Цяо Мэймао шутливо поклонился, обернулся, кивнул все еще удерживающему его плечо Лань Чжаню, и они вместе пошли на второй этаж в закрепленные за ним комнаты.       Через некоторое время уже будучи сытыми после ужина и чистыми после купания, Мэймао кивнул Лань Чжаню на постель, предлагая воспользоваться его гостеприимством, но у того вдруг сделалось такое сложное лицо, что Мэймао тут же замахал руками, догадавшись, о чем мог подумать юноша:       — Нет-нет, Лань Чжань! Не переживай. Все северное крыло закрыто для посетителей, здесь бывают только те, кто проживает в цветочном доме постоянно.       — Здесь только одна постель.       — А?.. А-а! Видешь вон ту огромную кучу документов? — на низком столике у дальней стороны комнаты частично перекрытой резной перегородкой и сложенной сейчас ширмой действительно горой высились подшитые счетные книги и различные свитки, одним своим видом способные вызвать мигрень даже у самого усидчивого человека, — Я вряд ли разделаюсь с ними в ближайшее время, так что постель полностью в твоем распоряжении, не стесняйся! Сейчас у тебя есть время отдохнуть, так что воспользуйся им, пожалуйста, и за меня тоже. Спи крепко и как минимум до обеда!       — Хорошо.        Лань Ванцзи на самом деле ещё многое хотел обсудить, однако действительно чувствовал себя уставшим и ощущал, что большую часть разговора невольно пропустит, поэтому лишь кивнул в ответ, стараясь не смотреть на собеседника. Ему и так пришлось взять в кулак все своё самообладание, чтобы во время трапезы не опускать взгляд ниже подбородка Цяо Мэймао, так как его свободные одеяния, которые тот надел после купания, от активной жестикуляции сбились, открывая бледное горло и часть груди. Сейчас Цяо Мэймао стоял, сложив руки на груди, и перекатывался с пятки на носок и обратно; его одежда еще больше растрепалась и держалась сейчас лишь на тонком поясе и мысленных мольбах Ванцзи, но самого Цяо собственный расхристанный вид видимо совсем не волновал. Как и то, что через распахнутый ворот можно было отчетливо рассмотреть отвратительный шрам оставленный раскалённым железным тавром…       Прикрыв глаза, Лань Ванцзи без возражения подчинился, когда Цяо Мэймао надавил ему на плечи, призывая лечь. Его веки мгновенно потяжелели, а разум опустел. Не успела догореть даже половина палочки благовоний, как он провалился в сон.       Проснулся Ванцзи незадолго до положенного срока, как привык просыпаться еще на войне. В комнате было тихо и чуть светло от медленно рождающегося солнца и дрожащего за бумажной ширмой одинокого свечного огонька. Война закончилась, но даже с приходом мирной жизни эта привычка сохранилась. Каждый день в клане он метался между дневными трудами и заботами: вел вместо дяди некоторые занятия, тренировал новых учеников, следил за порядком, за переписыванием книг в строящуюся библиотеку и за самой стройкой, а после без сил вытягивался на кровати, долго лежал без сна, слушал ночную тишину, складывал руки на груди и позволял воображению заполнить тело навязчивыми мыслями… Вот и сейчас, залипнув взглядом на ширме, расписанной бамбуком и журавлями, Ванцзи едва не соскользнул в жаркое вязкое марево.       Вспомнился вчерашний ужин, более неформальный и шумный, совсем не такой как дома. Цяо Мэймао сидящий вольготно и его распахнутые одежд. В мыслях легкая ткань почему-то окончательно сползла на локти, обнажив грудь, живот и плечи, и эту светлую сияющую кожу ласкали распущенные длинные волосы. У Ванцзи сбилось дыхание. Едва удерживая себя от навязчивого желания коснуться чужого тела, он огладил мягкие пряди, с трепетом перебирая драгоценный шелк, как вдруг меж пальцев заскользили тонкие косички перевитые лиловыми ленточками, вынуждая Ванцзи недоуменно отпрянуть! Теперь Цяо Мэймао касалась девица Си Ши, прильнув со спины и вцепившись в оголённую мужскую грудь длинными тонкими пальцами, больше похожими на паучьи хелицеры!.. Эта виденье окончательно разрушило обманчивый пузырек счастья и напрочь испортило настроение. Лань Ванцзи давно знал про связь молодого целителя с несколькими борделями — еще во времена учебы тот пусть и не афишировал этого, но полностью и не скрывал, легко отвечая на вопросы любопытных, а во времена Аннигиляции Солнца и вовсе нередко передавал войскам полученную прямиком из теплых домов информацию. Просто знать и наблюдать это общение собственными глазами оказалось в разы неприятнее, а представлять Цяо Мэймао в компании порочных весенних дев стало вовсе невыносимо! Быстрыми неглубокими вдохами и медленными выдохами он успокоил недовольно всколыхнувшуюся энергию и встал. Тщательно поправил все завязки, внутренние и внешние пояса. Заплел волосы, дважды перевязал ленту и, шагнув за расписанную бамбуком и журавлями ширму, замер. Цяо Мэймао спал прямо за столом опустив голову на сложенные руки; неразобранных бумаг оставалось совсем немного, а кисть для письма все еще была немного влажной, указывая на то, что уснул молодой человек совсем недавно.       Ладонь Ванцзи, кажется, против его воли прикоснулась к растрепанным прядям и, лишь ощутив прохладную шелковистость, он отпрянул, и, на миг потерявшись между сном и реальностью, его глаза напряжённо выискивали среди темных нитей тонкие змеи кос. Пальцы Лань Ванцзи, спрятанные в белоснежные широкие рукава, едва заметно дрогнули, словно он хотел сжать руки в кулаки, а сердце заколотилось где-то в желудке, с каждым ударом разрывая сознание между «уйти» и «остаться». В мыслях вспыхнуло горько-сладкое: «Ты был последним, о чем я подумал перед тем, как заснуть, и первым, о чем я думаю вновь проснувшись»…       Затянувшиеся сомнения прервал резкий вздох и легкое копошение все еще спящего заклинателя и Ванцзи отмер, отпрянул еще дальше, мысленно начав перебирать все три тысячи правил, находя успокоение в привычном действии. Снял с постели одеяло, аккуратно опустил то на плечи спящего заклинателя и выскользнул в окно.       Когда Цяо Мэймао проснулся, солнце уже окончательно встало и сквозь открытые ставни доносился гомон уже давно не спящего города. Он слегка удивился греющему спину одеялу и совсем не удивился отсутствию в комнате Лань Чжаня; змея уже давно сменила на посту дракона и вряд ли бы тот стал столько ждать его пробуждения. Плечо немного тянуло от ноющей боли, но он почти не обратил на это внимания, растерев заспанное лицо, Мэймао с хрустом в позвонках потянулся и отложил в сторону заляпанный слюной отчет.       Бумаги, бумаги, бумаги… Достало! Недовольно зыркнув в сторону неразобранной стопки, он встал было из-за стола, но тут же упал обратно, недовольно хлопнув ладонями по столешнице:       — Арх! Сейчас быстро закончу и к обеду буду уже свободен!       К обеду Цяо Мэймао и правда закончил с бумагами, но не с делами. Вспомнилось обещание спровадить чужую свекровь, потом он сходил к мастеру, который делал ему на заказ некоторые медицинские инструменты — осмотрел их и велел исправить форму и несколько мелких недочетов. Затем заскочил к плотнику узнать, когда будет готов его заказ. Прошелся по ярмарке, закупил самые простые, но крепкие некрашеные ткани и кухонную утварь, и еще целую кучу самых обычных, но необходимых вещей из весьма обширного списка, так что к концу дня под стенами борделя стояла целая телега доверху груженная его покупками, и которую чуть позже должен был забрать Пэй Жумэй, доставив в отстраиваемую деревню.       Признаться, ввязываясь в авантюру с выкупом остатков людей клана Вэнь, Мэймао предполагал множество проблем, но реальность как всегда подкидывала сложности там, где этого предполагаешь меньше всего.       Почти восемь десятков человек, выкупленных у не чистых на руку людей, как и планировалось, были доставлены и размещены в полностью опустевшей разрушенной войной деревеньке, расположенной на нейтральных землях, служащих своеобразной буферной зоной между великими орденами Гусу Лань и Юньмэн Цзян, среди гранитных скал Желтых гор обильно покрытых высокими соснами. Но выкупить и переселить оказалось мало, нужно было отстроить заново дома и наладить быт. Купить ткани на одеяла и одежду, приобрести посуду и инструменты труда. А продукты? Шутка ли, прокормить почти сотню человек! И все равно постоянно чего-то не хватало и что-то шло не так. Например его решение брать в первую очередь наименее причастных к войне, т.е. женщин, детей и стариков, вылилось в серьезную нехватку сильных рабочих рук, стройка затягивалась, огороды толком не возделывались, еще и расплодившееся дикое зверье частенько забредало во вновь ожившую деревню, то припасы подъест, то людей напугает. И все это влекло за собой просто невероятные расходы! Мэймао и так распродал большую часть наследия Вэнь Чанчунь, оставив лишь четыре наиболее удачно расположенных из почти десятка теплых домов, а бездонная дыра в его бюджете и не думала закрываться!       Так в одном из восстановленных домов потревожили Бай-гузин, и теперь эта призрачная женщина-скелет шаталась по всему поселению, завывая и разыскивая свои останки. Обнаглевшие водяные олени объели все почки на диких грушах, ботву редьки и подросший мангольд, а из заброшенного колодца при расчистки достали старый, распухший и гниющий труп, поэтому за водой до сих пор приходилось ходить довольно далеко, еще и пакостливые йечи тропинки в подлеске постоянно путали, выпрашивая подношения!.. Для детей желательно было ввести в рацион молоко, а значит нужно было купить некоторый скот и птицу, несколько телег и большие глиняные кувшины… Да много всего! Но Цяо Мэймао не привык делать дело только на половину, к тому же считал действительно правильным направить средства из наследия Вэнь Чанчунь на сохранение хоть таких крох некогда великого клана к которому та принадлежала, а потому и носился под недовольный бубнеж старика Лао Бэя, занимаясь то одним, то другим делом за пределами поселения, за пределы которого его новым жителям соваться пока не стоило.       Нет, Цяо Мэймао не собирался вечно заниматься благотворительностью, у него был ряд условий, среди которых значился и отказ от прежней фамилии. Мэймао предложил им тихую жизнь шужэнь, без клейма порицаемых предателей, так как для других они будут мертвы, и без лишнего давления с его стороны. Собственно, это была еще одна причина из-за чего он отказал Вэнь Цин в помощи — помоги он и все прочие мигом узнали бы об этом небольшом поселении, и неприменно принялись бы давить!       Сейчас, когда война уже закончилась и началась политика — грязная, неприглядная и беспощадная, Цяо Мэймао смог провернуть это все достаточно тихо. Вокруг происходила дележка освободившихся территорий, малые кланы активно старались притопить друг друга, чтобы урвать себе местечко потеплее, а игроки покрупнее грозились сцепиться в борьбе за место Верховного заклинателя — посетители цветочных домов все чаще обсуждали жаркие споры между Чифэн-цзунем и главой Ланьлин Цзинь о том, кто может быть достоин занять место желаемую должность. Еще Цяо Мэймао частенько слышал сплетни о попустительстве молодого главы Юньмэн Цзян касательно Темному Пути практикуемого Вэй Усянем. С тех пор как тот предложил Вэнь Цин помощь с ее людьми, страхи и предрассудки, вместе с стремлением угодить и желанием поглумиться, подняли в заклинательском обществе по настоящему гнилостную муть. Имя Старейшины Илин не полоскал только ленивый!..       Цяо Мэймао, заслышав очередной виток сплетен и зная настоящую историю подобного заступничества Вэй Усяня, лишь гневливо морщился и погружался в работу все больше.       Еще несколько раз он засыпал и во сне слышал крики, чувствовал запах гниющей плоти, видел заброшенные и потускневшие залы дворца Солнца и Пламени. И мертвых, мертвых, мертвых следующих за тоскливым плачем флейты! Затем это мрачное шествие сменялось безумием в трех парах смарагдовых глаз напротив, ароматом звериного мускуса и свежей крови… Просыпался он после такого рывком, с колотящимся где-то в горле сердцем и после кошмара в холодной предутренней темноте его неизменно встречал хмурый взгляд супруга, уже знающего о его необычных снах. Старик не признавался, как он каждый раз узнавал об очередном видении, но его привычно-ядовитые слова и грубые манеры прекрасно помогали стряхнуть остатки привидевшегося ужаса. А после невыносимый Лао Бэй непременно устраивал ему какую-нибудь нелепую, но до ужаса вымалывающую тренировку, подстегивая своей дурацкой метелкой из конского волоса, гнал на ночную охоту или просто отправлял помогать в деревне. Возделывание земли, починка крыши или колка дров до самого заката выматывали порою даже больше опасных сражений с темными тварями, и к концу дня Цяо Мэймао падал на постель без лишних мыслей.       Вот и в этот раз Мэймао с трудом отбивался в одиночку от злобного Мафу, задравшего уже не одного охотника у берегов озера Пьянху, расправиться с которым пообещал людям старик, а отдуваться как всегда пришлось ему, Цяо Мэймао! Он мельком покосился в сторону холмов, где в небольшом поселении оставил своего старика дожидаться его в безопасности, и едва увернулся от очередного рывка разъярённой твари. Мощная лапа с острыми когтями стремительно рассекла воздух прямо около головы, слегка оцарапав лоб и срезав прядь волос, но Цяо Мэймао все же дотянулся, подрубая мечом сухожилие уже второй лапы. Неестественно алая кровь вновь брызнула на землю и зашипела, вздуваясь едкими пузырями исходящими легким дымком! Цяо Мэймао дышал тяжело, пот застилал глаза, а легкие горели огнем. Сколько это уже продолжалось? Гуев демон был быстр и ловок, а мягкая на вид шерсть на деле оказалась больше похожей на жесткую щетину, меч с которой постоянно соскальзывал, не причиняя особого вреда! А когда Чжойгу все же вспарывал плоть Мафу, тот по псовьи встряхивался, разбрызгивая едкую кровь во все стороны, Мэймао уже мог насчитать с десяток жжённых дырок в своем верхнем одеянии! Очень неудобный противник для одиночки, так ещё и лазавший по деревьям так, словно не демонический кот, а какая-то мартышка!       Сморгнув влагу и утерев с лица грязным рукавом пот и кровь из набухшей зарапины, окончательно задолбавшийся уворачиваться от стремительных выпадов юркой тварь, Мэймао направил меч в сторону, а сам безоружный рванул прямиком на встречную атаку! Чжойгу, напитанный ци до легкого свечения, резко влетел в бок твари, снова соскользнув вдоль обманчиво мягкой шкуры, растянувшегося в прыжке тела, но сбитая клинком и резкой вспышкой тварь наконец завалилась на бок вспахивая землю тяжелым телом! В последний момент увернувшийся Мэймао подхватил рукоять легшего в руку меча и, резко крутанувшись на месте, стремительно рухнул вниз, с чавканьем вонзая лезвие прямиком в глаз существу, пробивая вместе с ним и мозг.       Убедившись, что тварь наконец сдохла, Мэймао, морщась, водой из фляги промыл покрытую алой шипящей пеной ладонь и рукоять Чжойгу, и с неудовольствием отметил, что кожаную оплетку теперь придется полностью менять, как впрочем и собственные одежды. Потом нашел не забрызганный едкой кровью участок, сначала сел, а после и вовсе завалился на спину, раскинув гудящие руки по сторонам. Это была довольно выматывающая битва. Сложно биться с превосходящим тебе в ловкости противником, когда большинство твоих ударов просто соскальзывают, уходя в молоко!..       Казалось он всего на несколько мгновений закрыл глаза, пережидая острую боль в обожжённой руке, давая отдых телу, однако из легкой дремы вывел его знакомый дребезжащий голос и грубый тычок под ребра:       — Хей. Ты там сдох? — и Мэймао ни оставалось ничего, кроме как открыть глаза.       Перед мутным взглядом ослепленного яркими солнечными лучами заклинателя, мелькали пестрые пятна, которые наконец-то сложились в хорошо знакомый образ его старика, ехидного и невыносимо бодрого, по сравнению с самим Цяо Мэймао. Тот как всегда, не стал его дожидаться и приперся сюда сам, а возможно и самого начала, притаившись где-нибудь в отдалении, присматривал за ним словно за несмышленым сяоцзы.       — Ну и чего ты разлегся здесь как трепетная девица? — присаживаясь на корточки рядом, поинтересовался тот, — Бельишко жмет?.. Расклеилась наша красавица, — практически ласково прошептал старик, большим пальцем поглаживает щеку, нежно так, хоть на губах его мелькала легко читаемая издевательская усмешка:        — Нюни распустила… Вставай! — вновь легко пиная его запыленным сапогом, велел старик, — Поднимай свою задницу, бездельник! Просыпайся!       — Иди нахрен, — едва слышно прохрипел Мэймао. Покрывшуюся экссудатом ладонь неприятно дергало, а в горле было сухо, как в пустыне и даже губы облизывать не имело смысла, потому что язык был больше похож на высушенную морскую губку.       — О, у моей женушки прорезался голосок. Как неожиданно! Меньше слов, мальчишка, вставай.       — Чего ты разорался, старик? Не успел прийти, а уже вопит как не в себя! Сам же отправил меня разбираться с тварью. Клановые между прочим на Мафу минимум малой группой пошли бы!       — Ты, безмозглый мальчишка, не сравнивай себя с этими клановыми неженками! Разнылся как девчонка! Может мне еще гуннюй нанять, чтобы сопли тебе подтирала? Совсем что ли сражаться за годы не научился? Не позорь меня! — возмутился Лао Бэй, стремительно наклонившись к воспитаннику и больно потянув его за ухо.       — Ай-яй, больно, старик! Ну все-все, отпусти! Я уже встаю! Отпусти, — завопил Мэймао пытаясь отодрать от себя въедливого старика, пока его ухо не распухло как белая паровая булка!       — Так-то, — ответил Лао Бэй, совершенно не сдерживая множество вертящихся на языке обидных оскорблений, и протянул молодому заклинателю свою флягу. Пусть у старика сама по себе была довольно ядовитая манера разговора, но, по крайней мере, большинство его поступков действительно выдавали его заботу, — Из Ланьлина пришли важные вести. Четыре Великих ордена объявили сбор на принесение обета.       — Сбор на принесение обета? — жадно глотая воду, переспросил Мэймао. Он провел в лесу лишь день и две ночи, выманивая гуеву тварь, а в Поднебесной снова что-то произошло?!       — Орден Ланьлин Цзинь, Орден Цинхэ Не, Орден Юньмэн Цзян и Орден Гусу Лань собираются развеять прах остатков Ордена Цишань Вэнь. В то же время они принесут обет, что навечно останутся противниками Старейшины Илин, завладевшего горой Луаньцзан. Все, допрыгался твой Вэй Усянь. Помимо наследника клана Цзинь и прочих заклинателей клана золотых цветов убитых на тропе Цюнцы, его Призрачный Генерал убил около тридцати учеников Ордена Гусу Лань в Башне Кои, которые прибыли только для того, чтобы помочь все утрясти, и несколько десятков членов малых кланов. Теперь за его жизнь никто не даст и самой мелкой монетки.       — Где?       — А где же еще? — смерив подобравшегося ученика, в котором не осталось ни капли веселия, серьезным взглядом, произнес Лао Бэй, — Над руинами заброшенной обители павшего Ордена, конечно. В Безночном Городе.

***

      Перед Знойным дворцом, который находился на самом высоком месте в Безночном городе, некогда располагалась широкая и несравнимо роскошная площадь украшенная резными перилами и каменными фонтанами, теперь же весь дворцовый ансамбль превратился в заброшенные руины. В тень былого великолепия. Когда-то в передней ее части находились три взмывающих в небо флагштока, полотна на которые изготавливали лучшие вышивальщицы города, а теперь два из них были нещадно сломаны, а на последнем висел разодранный в клочья и перепачканный кровью флаг, палящее солнце на котором можно было бы различить, только если точно знать, что именно там должно быть изображено… и глядя теперь на всю эту разруху, Цяо Мэймао никак не мог отделаться от мысли о том, сколь многое изменилось за каких-то несколько лет, и это осознание невыносимой горечью оседало на корне его языка.       В эту ночь площадь заполняли неровные шеренги отрядов больших и малых кланов, а на трепещущих от ночного ветра флагах красовались самые разные клановые узоры.       Привлечённый барабанным боем, Цяо Мэймао двинулся ближе, проталкиваться через толпу, где лишь головы, плечи да лица белели в тусклом свете луны, на каждом шагу то натыкаясь на чужое плечо, то крепко вжимался в чью-то спину. Остановился он чуть в стороне, между людьми кичливого главы клана Яо и совсем крошечным кланом Цзоу; впереди, перед установленным временным жертвенником Цзинь Гуаньяо в порядке ранговой очередности подносил главам каждого клана по чарке вина для последующего ритуала.       Замерший Цяо Мэймао отыскал взглядом Цзян Ваньиня, что стоял с лицом чернее тучи, а после перевел его на металлический черный короб в руках Цзинь Гуаншаня.       «Сожженный прах остатков Ордена Цишань Вэнь».       После очередной, уже которой за вечер, напыщенной речи ночной ветер подхватил и унес высыпавшиеся из разбитого короба белые струйки праха и собравшаяся толпа взорвалась восторженными криками. Мэймао стоял молча и хмуро смотрел на ликующих заклинателей, восторженно отзывающихся на призыв идти войной на Старейшину Илин, которого еще в том году они же величали героем.       Эффектное появление Вэй Усяня на одной из крыш дворца Солнца и Пламени для Цяо Мэймао не стало сюрпризом, чего нельзя было сказать об остальных присутствующих, ведь в своих ночных видениях он видел беснующихся в Безночном городе мертвецов, и кто как не Ушансе-цзюнь мог их призвать? Завязался бессмысленный спор с взаимными обвинениями и оскорблениями, но Цяо Мэймао он совершенно не интересовал, он жадно шарил глазами по сторонам, как одержимый выискивая среди обломков и развернувшегося хаоса гибкую звериную фигуру с бликующими тапетумом смарагдовыми глазами, прекрасно понимая, что под влиянием бушующих эмоций бежал прямо на расставленные смутными видениями красные флажки! Но Небеса ему свидетель, он всем своим существом жаждал этой скорой встречи!       В ушах стоял гул, кровь в венах кипела, адреналин полностью заполнил все его естество и потому, когда Вэй Усяня поразила стрела и прорываясь сквозь землю, вымощенную белым камнем, наружу полезли мертвецы, а над головой вспыхнуло магическое поле, Мэймао лишь широко оскалился, обнажая меч. Послышались лязг оружия и крики людей. Цяо Мэймао отвел в сторону направленный в грудь удар убогого, совершенно изоржавевшего копья, сжимаемого сгнившими руками мертвеца, сделал шаг вперед, выходя из зоны поражения, и заученным движением контратаковал. Древний воин опал, но на его место тут же встал более свежий мертвец, по крайней мере плоть на его костях не напоминала засохшую глину, а слезала мягкими зловонными комьями, а суставы были более подвижны. Впрочем, это не спасло того от острой заговоренной стали. Отпрыгнув в сторону от очередного трупа, Мэймао на миг обернулся на хлюпающий звук — за его спиной сразу четверо мертвецов разрывали на части какого-то неудачливого щуплого пацана. Разрубив беснующуюся над тем нечисть и добив захлебывающегося кровью мальчишку, он переступил через окровавленный труп с вывалившимися сизыми кишками, не моргнув глазом — земля была усеяна уже сотнями подобных тел, а в воздухе витал тяжелый запах гнили и разложения…       Серебристая сталь Чжойгу со смертоносным звуком рассекала воздух, разрубая врагов и отсекая их подгнившие, но весьма цепкие конечности. Несколько раз совсем рядом стрекотала раскалённая плеть Цзыдяня.       В какой-то момент с неба хлынул настоящий ливень. Кто-то из заклинателей, видимо загнанный в ловушку, в порыве отчаянья запустил сигнальный огонь. Не успевшая сформироваться печать горячими искрами взорвалась над головами, разбившись о возведенное магическое поле, и высветила яркой вспышкой настоящее разноцветное море из живых и мертвых, кипящее волнами и не застывающими ни на мгновение — люди на дворцовой площади были заняты лишь тем, как бы отбиться от привязавшихся к ним лютых мертвецов. Полыхнувшая белым молния вдруг высветила на одной из крыш напряжено застывший силуэт огромной полосатой кошки и, злобно взревев, Мэймао рванулся в ту сторону, яростно разрубая стоящих на его пути мертвецов! Вырвавшись наконец из плотно наседающей толпы, он уже был готов запрыгнуть на меч, как заглушая прочий шум непрекращающегося побоища, ночной воздух вспорол отчаянно-знакомый крик: «Сестра!»       Цяо Мэймао резко застыл в неверии, словно на стену налетел. В ночных видениях он встречал Бай Цзэ в комнате с раненым человеком. Тот был частично прикрыт простыней и его лица во сне он не видел, но по присутствующему взволнованному Ваньиню полагал, что тот вероятно будет членом клана Цзян или возможно самим Вэй Усянем, но недавно овдовевшая мадам Цзинь?.. Мэймао прислушался, отчаянно надеясь на ошибку, но вновь вычленил среди лязга стали голос Цзян Ваньиня и вторящий ему взволнованный крик Вэй Усяня, зовущего свою шицзе, и грязно выругался, провожая взглядом растворяющийся в ночных тенях гибкий звериный силуэт! Он только и смог, разве что, один раз глубоко вздохнуть, заглушая клокочущую внутри дикую злобу и разрывающее его раздражение и сжав со всех сил рукоять меча, броситься обратно.       «Да какого гуя эта безмозглая сацзяо вообще сюда сунулась?!»       Когда он прорвался сквозь словно замерший строй, Цзян Ваньинь уже не кричал имя сестры, приподняв лежащую на земле девушку за плечи, он громко требовал найти целителя и выкрикивал его, Цяо Мэймао, имя, точно зная, что видел того в толпе прибывших на сбор заклинателей.       Не обращая внимания на замершего Вэй Усяня и орущего тому прямо в лицо требование остановить мертвецов Лань Ванцзи, Цяо Мэймао быстро опустился рядом. Бледное лицо Цзян Яньли было испачкано кровью и грязью, а развороченная рана на шее и хлещущая из нее темная кровь, почему-то мигом напомнила Мэймао о Вэнь Фуюне, его «четвертом брате» погибшем еще ребенком от похожего ранения, хотя тот был далеко не единственным на памяти Цяо Мэймао умершим со вспоротой глоткой. Ваньинь, крепко обнимая сестру и не переставая бормотать бессмысленное: «Все хорошо! Все хорошо. Всего лишь порез. Это ничего, сестра. Ничего…», — вдруг пристально посмотрел на подошедшего молодого целителя. Столкнувшись с его невозможными горящими обреченным горем, отчаянной мольбой и робкой дрожащей надеждой глазами, буквально прожигающими его нутро насквозь, Цяо Мэймао больше не мог злиться на сорванное преследование ненавистного Хакутаку. Обжигающие чувства окончательно улеглись, уступая место холодной собранности, и Мэймао приготовился сделать все возможное и даже чуточку невозможного, ради того чтобы больше не видеть этот страшный надлом во взгляде Цзян Ваньиня. Его руки быстро запорхали, стремительно перекрывая энергетические точки вдоль линии Тунцыляо и уже потянулись к зажать Ямень, чтобы хотя бы немного уменьшить обильное кровотечение, но внезапно он покачнулся от толчка, неаккуратно опустившегося рядом Вэй Усяня. Потерянная, но все еще находящаяся в сознании девушка чуть сдвинулась и приподняла навстречу названому брату руку, с трудом проговорила:       — …А-Сянь. Ты тогда… убежал так быстро… Я даже не успела взглянуть на тебя, сказать тебе…        Из-за смены положения тела девушки Мэймао заметил, что одежды на груди Ваньиня пропитывала кровь из еще одной раны на спине Цзян Яньли. К тому же, на середине вымученной прерывистой фразы на ее губах запузырилась кровь, и, глухо ругнувшись сквозь зубы, Мэймао вырубил неугомонную девицу резким тычком, спешно принимаясь за развороченную шейную артерию, больше не обращая внимания ни на осевшего бледного Вэй Усяня, ни на орущего на того Цзян Ваньиня и еще одного заклинателя вопящего про месть за собственного брата, ни на утробно рычащих мертвецов бушующих в отдалении, но словно неспособных пересечь невидимую черту...       Наконец подцепив зажимом постоянно ускользающий конец сосуда, Цяо Мэймао радостно выдохнул и тут же вздрогнул от огласившего округу нечеловеческого крика и последующего за ним пронзительного и зловещего звона металла!        Держа ладони высоко над собой, Вэй Усянь соединил две половины Стигийской Тигриной Печати.