Планида. Закатившееся солнце.

Глава 39. Бочка ненависти (II).

…Ты, Ненависть, живешь по пьяному закону:

Сколь в глотку ни вливай, а жажды не унять…

Как в сказке, где герой стоглавому дракону

Все головы срубил, глядишь — растут опять.

Ш.Бодлер

      В опустившихся на густой подлесок сумерках править лошадью стало сложнее, и Цяо Мэймао все же чуть сбавил темп, не ровен час и солоная кобылка под ним переломает себе ноги на заросшей ухабистой тропе. Пусть луна на небе была почти полной, но тени от нависающих с боков стволов разросшегося дикого орешника и калацедруса рисовали на земле причудливые линии, скрывая или искажая настоящий рельеф земляной тропки.       Лошадь под ним словно благодарно всхрапнула, переходя с галопа на рысь. Едва слышным эхом этот всхрап сопроводило рычание, причем знакомое. Тигр. И как только Мэймао об этом подумал, из темноты на них стремительно бросилась крупная тень. Он едва успел спустить с пальцев тонкую струну ци и голова напавшего тигра пролетела мимо. А вот сама полосатая туша зверя по инерции продолжила движение и свалила лошадь, он едва успел высвободить ноги из стремян и отпрыгнуть, уходя перекатом — позади испуганно заржала и задергала ногами лошадь, придавленная массивным телом, у неё были смяты ребра, и у рта уже пузырилась розоватая пена.       — Да уж. Хотел как лучше, а в итоге… Прости, милая.       Оборвав мучения кобылки, Цяо Мэймао поспешил вперед уже на своих двоих. До Юньпина оставалось не так уж много.       Он с самого утра объезжал ближайшие к Лотосовой Пристани поселения, расспрашивая местных, не видели ли те племянника главы, а несколько часов назад Цяо Мэймао нашла Фея. Напрыгивая и подвывая, она тянула его за подол одежд, привлекая к себе внимание, и всячески старалась заставить идти за собой. Мэймао всегда восхищался сообразительностью этой собаки-оборотня, так что сразу же догадался, что дело в Цзинь Лине. А узнав направление и задав пару несложных для Феи вопросов, требующих лишь подтверждения или отрицания, он выругался и, заверив собаку, что знает куда идти, отправил ту в Юньмэн — возможно им понадобится еще подмога. В указанном направлении и расстоянии находился Юньпин и злополучный храм посвященный богини Гуаньлинь, а учитывая затеянную Не Хуайсаном аферу… помощь им и впрямь могла пригодиться.       А вот Цзинь Лин в глазах Цяо Мэймао оказался на редкость невезучим мальчишкой. Не смотря на клятвенные обещания главы Не максимально не впутывать молодое поколение, тот раз за разом упорно продолжал вляпываться в чужие интриги!       Город Юньпин встретил Мэймао шумным ночным базаром развернутым прямо на мелких суденышках у причала, ярко горящими фонарями и запахом сладкой карамели и свежего хлеба. Городок нельзя было назвать по настоящему большим, но место это оказалось очень даже оживленным, даже с наступлением сумерек по его дорогам то и дело сновали груженные тюками люди, а от разнообразия торговых лавок пестрило в глазах!       В связи с поздним временем храм Гуаньинь уже наверняка был закрыт для посещения, но Цяо Мэймао бывал в этом городе и куда идти знал без всяких подсказок. Купив у лавочника простенький бумажный фонарь, он двинулся вглубь города, как внезапно небеса прорезала белая вспышка молнии, похожая на огромную трещину на темном небесном куполе. Спустя мгновение прозвучал и удар грома, и вперед Мэймао с шумом и задорными взвизгами пронеслась ватага ребятни. Совсем скоро заморосил мелкий дождь, и капли заполнили воздух косыми росчерками. Цяо Мэймао с помрачневшим лицом посмотрел на небо, по понятным причинам он терпеть не мог подобную погоду.       Вдруг веселый детский гомон впереди сменился громкими испуганными криками. Цяо Мэймао рванулся вперед и едва успел подхватить двух мальчишек, а еще одного просто оттолкнуть в сторону, прежде чем на то место, где они недавно находились, обрушился жуткий удар! Мелкий дождик мгновенно обернулся ливнем, намочив и погасив отброшенный фонарь, но по небу, извиваясь, проползли сразу пол десятка белых молний, высвечивая массивный мужской силуэт, замерший в промятом им в брусчатки кратере. Спину и затылок Мэймао лизнул холод — выдающееся телосложение Чифэн-цзюня было трудно с кем-то спутать даже в мертвой его ипостаси.       А в следующий миг прошлого главу клана Не снес такой же лютый мертвец! Он протащил тело по земле, швырнул дальше в темноту и обернулся к Цяо Мэймао и поскуливающим от ужаса мальчишкам…       — Иди. Я уведу детей, — кивнул Мэймао замершему Вэнь Нину, собрав в кучу перепуганных детишек, и невольно пригнулся от оглушительного взрыва наконец догнавшего молнии грома. Эта внезапная гроза наверняка началась именно в тот момент, когда Вэнь Нин схватился с Не Минцзюэ. «Мёртвые» сами по себе являлись созданиями, активная деятельность которых притягивала всё тёмное и холодное, в том числе и пасмурную погоду. Что уж говорить о двух лютых мертвецах недюжинной мощи схватившихся между собой!       Проводив перепуганных детей, Мэймао порадовался, что обрушившийся на землю ливень разогнал людей по домам, и поспешил обратно к главному городскому храму, по явному следу из всяческих разрушений. Он тихо проскользнул в выбитые ворота следом за продолжившими сражаться Не Минцзюэ и Вень Нином, стараясь не слишком злорадствовать над последним, используемым в качестве тарана и половой тряпки одновременно.       Представшая перед ним картина не то чтобы удивила, скорее поразила всеобщим хаосом. На фоне глухих ударов попеременно втыкаемых в камень Призрачного Генерала и Чифэн-цзюня, звона мечей, плача циня и флейты, испуганных всхлипов и разъярённых окриков, отчетливо выделялся звонкий голос Не Хуайсана, раз за разом выкрикивающим: «Брат! Брат!» и истеричные верещания какого-то монаха с переломанными ногами, забившегося за колонну у сорванной дверной створки. Во внутренней зале, прямо у величественной статуи богини, была вырыта огромная яма, а земляной отвал рядом устилали обваренные трупы, чьи золотые одеяния разъело до обугленных лоскутов. Лань Ванцзи и Вэй Усянь всеми силами отвлекали разъяренного Не Минцзюэ, Цзян Ваньинь с вновь развороченным плечом собственной спиной прикрывал бледного Цзинь Лина облитого кровью. А вокруг опасливо сновали ряженые монахи и заклинатели малого клана Молин Су, чей глава прямо сейчас рвал глотку в попытке хоть как-то организовать толпу:       — Болваны! Чего встали как вкопанные! Задержать его! Задержать эту тварь!       На попытку его остановить, Чифэн-цзюнь одним мощным ударом раздавил сразу троих подступивших заклинателей в кроваво-красную кашу! Еще двоих он отправил в полёт ударом руки, и в звучащую мелодию спешно влились гулкие ноты Лебина — сяо Лань Сиченя, коий до этого пытался добиться ответов на свои вопросы от израненного Ляньфан-Цзуня, но теперь бросился на помощь брату и остальным адептам, и сейчас Лань Ванцзи и Лань Сичэнь исполняли «Песни Истребления» слаженным дуэтом. А Цяо Мэймао, как тихо заявился, так тихо, по стеночке, и двинулся в сторону взбешено сверкающего глазами Красавчика. По его темно-лиловым одеждам стекала кровь, но Цзян Ваньинь был не из тех, кто, даже получив удар мечом, ослабнет настолько, чтобы немедля лишиться жизни, тем более он похоже уже успешно остановил кровь нажатием на акупунктурные точки. Мэймао удовлетворенно кивнул, Ваньинь временно не мог свободно двигаться и использовать духовные силы, но только и всего. А кровь на Цзинь Лине и вовсе не принадлежала мальчишке. Так что Мэймао, игнорируя недовольство Ваньиня, встал так, чтобы в случае чего прикрыть уже их двоих. Остальные, если и заметили присоединение Цяо Мэймао, то не узнали в нем Хоншоу-шушена, а те, кто узнал, были достаточно заняты своими заботами и выживанием.       Тем временем Вэй Усянь уже практически заманил Чифэн-цзюня в богатый расписной гроб, вынутый из той самой ямы посреди храма, но внезапный громкий вскрик Не Хуайсана и запах пролитой родственной крови словно придал Не Минцзюэ дополнительных сил, запуская сложное противостояние по новому кругу! Где-то в глубине души Мэймао даже поаплодировал лицедейству Не Хуайсана, но в реальности лишь нахмурился — близость к желаемой цели сделала того чересчур уж нетерпеливым и дерзким.       Сейчас Не Хуайсан лежал на полу, схватившись за ногу, и корчился от боли. Так как он приходился Не Минцзюэ единокровным братом по отцу, запах родственной крови, закономерно, не мог не пробудить в лютом мертвеце интерес. И попытавшемуся тихо улизнуть главе клана Молин Су — Су Ше — с израненным Цзинь Гуаньяо на закорках, пришлось оставить своего сюзерена и вступить в неравный бой. После его яркого, но закономерно скорого поражения в противостояние вновь вступили Лань Чжань с Вэй Усянем, снова пытаясь загнать мертвеца в гроб. Шаг за шагом, подчиненный гуцинем и флейтой Не Минцзюэ приближался к нужному месту, и в тот миг, когда он наконец-то попал в гроб, тяжелая крышка упала сверху, благодаря Вэй Усяню быстро покрываясь целым полотном заклинаний поперёк всей крышки гроба, а завывания из гроба наконец начали затихать.       — Аха-х, характер у него не сахар, да?       На задорное замечание Вэй Усяня напряженно замерший Ваньинь лишь цыкнул и с уже более расслабленным лицом повернулся к племяннику. Цзинь Лин все еще был в ступоре: рассеяно смотрел на капли крови, покрывающие золотистые одежды и искусную цветочную вышивку, растирал шею с едва заметной розоватой полосой и моргал редко-редко. Ваньинь уже успел шепнуть Мэймао, что младший дядя Цзинь Лина взял мальчишку в заложники и грозился перерезать глотку, поэтому его племянник и был сейчас в таком пришибленном состоянии. Теперь же ослабленный Цзинь Гуанъяо сидел, привалившись к колоне, весь израненный: левая рука его была жутко обожжена, правая отсутствовала вовсе, а на животе не хватало приличного куска плоти…       И Цяо Мэймао подумал, что возможно Красавчик зря сейчас пытается привести своего племянника в чувства — еще ничего не окончено, так как старательно привлекая к себе внимание, растянувшись на полу, громко голосил Не Хуайсан:       — Сичэнь-гэ! Скорее подойди и посмотри, моя нога всё ещё на месте?!.. Там порез?! Насквозь? Спаси меня, Сичэнь-гэ!       Он продолжал кататься по полу, обнимая ногу, до тех пор, пока Цзэу-цзюнь не перевязал его голень и не вложил тому в ладонь пузырек с лекарством, способным снять боль. Но, даже глотая пилюли, тот все продолжал причитать, — И чего я такой невезучий-то? Сначала меня ни с того ни с сего схватил этот Су Шэ… Ему просто обязательно было ткнуть в меня мечом, даже когда он уже убегал! Неужели обязательно было пускать в ход оружие, если можно было просто оттолкнуть меня в сторону?!..       Убедившись, что опасности больше нет, Цяо Мэймао оставил Цзян Ваньиня разбираться с племянником, и наконец неспешно двинулся в сторону развернувшийся драмы, подмечая все больше и больше подробностей в облике Ляньфан-цзюня. Цзинь Гуанъяо сгорбленно сидел на земле с бледным, как бумага лицом, волосы его окончательно растрепались, а лоб покрылся холодным потом, а глаза застлило слезами. Все былое хладнокровие было утрачено, и он уже не сдерживал лёгкие стоны, когда попытался оторвать полосу ткани с одежды и перевязать ею отрубленную культю, чтобы остановить кровь, но его левая рука выглядела так, словно ее окунули в кипящее масло, и не слушалась, и кровь из обрубка продолжала медленно заливать одежды.       Когда Цяо Мэймао приблизился окончательно, Цзинь Гуанъяо смотрел лишь на Лань Сичэня, и пусть он ничего не говорил, одного его вида все же хватило, чтобы разжалобить главу Лань — жалость ясно читалась в его взгляде. Неудивительно, что, в итоге, Цзэу-цзюнь попросил Цяо Мэймао о снисхождении и помощи.       — Если раны не обработать, он прямо тут и умрёт. Тогда очень много вопросов так и останутся без ответов, — именно такой фразой Лань Сичень оправдал свой порыв. Затем он сделал глубокий вдох и невольно бросил взгляд на так и оставшуюся лежать в луже крови обрубленную конечность, и вновь посмотрел на Мэймао, но больше не произнес ни слова. Лишь молча наблюдал, как стремительно и вожделенно в чужом рту пропали три великоватых, круглых и темных пилюли, уроненных Хоншоу-шушэном на протянутую ладонь Ляньфан-цзюня.       Тяжело сглотнув и впрямь великоватые шарики, Цзинь Гуаньяо больше не обращал внимания на своего невольного лекаря, лишь дрожащим голосом вновь выдохнул тихое: «Брат!», смотря на поджатые губы Цзэу-цзюня. А Мэймао вдруг вспомнилась фраза однажды сказанная ему Не Хуайсаном: «…И в случае вероломства страшного, тысячи людей презрительно ткнут пальцем; да разорвет его тело пятерка коней…» — именно так звучали слова клятвы Не Минцзюэ предназначенные Цзинь Гуаньяо много лет назад. Именно эти слова в итоге и обернул Ляньфан-цзюнь против своего старшего названного брата, разделив его длинное тело на пять частей.       — Глава Ордена Цзинь, я уже сказал, что тебе больше нет нужды звать меня «братом». Цяо Тай, как скоро подействует твое лекарство?       — Лекарство? — в гостинице Юньпина Цяо Мэймао и Лань Сичень поговорили совсем недолго, драгоценный Нефрит был обеспокоен и сбит с толку вестями о своем названном брате и спешил переговорить с Ванцзи, а сам Мэймао спешил поскорее сбежать, справедливо считая, что его бедные нервы пострадали в тот день уже достаточно. Так что, выслушав легкое пожуривание от Лань-гудцзы и заверив друг друга в доброжелательности, они договорились встретиться позднее, когда оба будут к этому готовы. Так что Лань Сичень еще не знал о том, что Мэймао больше не мог лечить людей:       — Помилуй, Цзэу-цзюнь, какое лекарство?! Это были лишь обычные конфеты!       Цзэу-цзюнь на эти слова резко развернулся, ошарашенно распахнув глаза, а Цзинь Гуаньяо побледнел и поперхнулся, а когда, наконец, прокашлялся и открыл было рот, небеса вновь разорвал оглушительный удар грома, и от этого звука глава Цзинь содрогнулся и проглотил все те слова, которые собирался произнести.       — Впрочем, не совсем обычные. Именно такими конфетами человек по имени Чжэн Чэнгун угощал тех детей проституток, что несли на своих лицах благородные Цзиневские черты своего до абсурда любвеобильного папаши. А потом в близлежащих лесах вдруг появлялись озлобленные призраки, гули или просто безымянные могилы, — Мэймао демонстративно покрутил в пальцах еще одну круглую конфетку и закинул ту в рот, демонстрирую, что это и впрямь самая обычная сладость. Пережженная карамель неприятной горечью разлилась на языке, начинка из бобовой пасты оказалась слишком сладкой, а человек перед ним мерзким, так что Мэймао даже не попытался скрыть гримасы.       В борделях несравненной Вэнь Чанчунь тоже было несколько детей рождённых матерями от семени Цзинь Гуаньшаня, от подростков до совсем крошек на тот момент. Это был самый первый год после свержения Старейшины Илина и первый год тяжелого восстановления Цяо Мэймао от травм. Старик Лао Бэй, как и десятилетие назад, вновь взвалил на себя ответственность за разваливающегося на куски воспитанника, бордели, информационную сеть и отстраивающуюся в глуши деревню с недобитыми остатками клана Вэнь. Изредка он отлучался в другие города, решал быстро накапливающиеся дела, но старался не оставлять надолго откровенно пристрастившегося в ту пору к вину Мэймао одного надолго, (в своем страдальческом эгоизме, приправленном алкогольными парами и заглушающими боль препаратами, Мэймао ничего не стоило сотворить какую-нибудь несусветную дичь, сейчас он это смиренно признавал), но однажды старик Лао Бэй просто не вернулся.       Точнее не так. По прошествии примерно полутора лун минувших с пропажи старшего супруга, едва ли не выбив дверь с ноги, в один из борделей заявился Лань Вэйюан — четырнадцатый старейшина клана Лань — с требованием о немедленной встречи. И все бы ничего, охрана в теплых домах и не такое хамло за двери выставляло, однако спутником именитого заклинателя оказался сухой и сгорбленный старик без левого уха, половины волос и с жутким свежим шрамом на лишенной волос половине черепа. В нелюдимой древней развалине с жутко трясущимися руками и плывущим расфокусированным взглядом Цяо Мэймао с трудом признал своего хоть и пожилого, но некогда весьма бодрого супруга. Казалось, за пару месяцев тот постарел минимум на полвека!       О, Мэймао в те дни рыдал как мальчишка, самозабвенно и беззастенчиво размазывая сопли по богато расшитому серебром платью старейшины! У его старика оказалась сложная черепно-мозговая травма, следствие заметной вмятины над ухом, возможно от удара люсинчуя или боевого цепа и, даже не случайся у Мэймао приступов ПТРС, он ничем не мог ему помочь!       Лань Вэйюан не знал, что именно произошло с его другом, до того как он его нашел, но то, что старик Лао Бэй вообще выжил было настоящим чудом.       Вот только травма левого полушария, помимо физической слабости привела еще и к поведенческому расстройству — его старик стал нелюдимым, вспыльчивым и агрессивным. Он мало помнил себя, а потому часто примерял на себя чужие роли, например дворника или старика-лавочника, что торговал деревянными поделками на перекрестке двух улочек близ Цветочного дома, матом гонял малолетнюю шпану и вечно гладил свою облезлую псину… Смотреть на то, как его супруг впустую наглаживал воздух на высоте бедра, для Мэймао было невыносимо. От такого его вида ненависть пожаром вспыхивала в Цяо Мэймао. Горячая, темная и болезненная. До воя, до крика, ненависть кипящей кислотой растекалась по жилам, въедалась чернотой под кожу, застилала глаза! «Ненавижу! Ненавижу! НЕНАВИЖУУУУ!!!» Мог бы — горло бы зубами перегрыз той твари, что посмела сотворить подобное!       Около полугода Цяо Мэймао боялся отойти от своего изменившегося старика. У того то рубец на черепе воспалялся, то давление зашкаливало, приступы периодически случались, чуть ли не эпилептические припадки, еще и поджелудочная временами воспалялась из-за гормонального сбоя. Да и не мог он отойти-то особо — сам хромал на обе ноги. Зато за свое восстановление и тренировки Мэймао теперь куда серьезнее взялся, представляя перед собой неизвестного покусителя, земля под его ослабшими ногами буквально горела! А вот пить он так и не прекратил, без кувшина крепкого вина он попросту не мог заснуть, черные мысли терзали его черепную коробку, словно злобные шершни.       К середине осени, наконец крепко встав на ноги и обеспечив супруга надёжным присмотром, Цяо Мэймао стал буквально носом землю рыть в поисках виновника. Лао Бэй о тех событиях ничего не помнил, да и напали на него очевидно со спины, а старейшина Лань отыскал Лао Бэя уже позднее, когда тот не явился на им же назначенную встречу и сам едва узнал своего давнего друга.       Но Мэймао все равно нашел. По крошечным зацепкам. Сначала деревню, где выползший из леса побитый старик побирался почти две недели, подьедая брошенные ему сухие корки . Потом потенциальных свидетелей в городе неподалеку. Картежников, проституток, попрошаек и всех тех, кто мог быть в курсе о местных дебоширах или приметить прибывших извне. Вышел на торговцев опиумом и черных заемщиков. И лишь потом, когда один из пришедших за «черной пряностью» клиентов при нем посетовал, что Цзинь Гуаньшань теперь перестанет платить за «внезапно сдохшего ублюдка», наконец-то понял, где нужно искать. Всю жизнь Цзинь Гуаншань славился любвеобильным, можно сказать, развратным нравом, повсюду он соблазнял женщин и повсюду оставлял незаконнорожденных детей, но стоило отдать ему должное — своих ублюдков он хоть и не привечал, но нередко назначал их матерям денежное содержание.       Зная, наконец, где искать, Цяо Мэймао быстро отыскал Чжэн Чэнгуна.       И когда нашел, падаль еще трое суток молила его о смерти. У Мэймао даже руки не дрожали, когда он раз за разом зашивал истерзанную им же плоть. Видимо, потому что намеренья помочь, там изначально и не было. Выяснил намеренья и, что его старик просто случайно под руку попал. Просто раньше пропавшими детьми блудниц и деревенских девок мало кто интересовался: «А этот бродяга заметил и стал вынюхивать, вот он и… одним больше, одним меньше». Чжэн Чэнгун даже не сразу вспомнил про кого Мэймао его расспрашивал, столько на его продажных руках крови было.       А вот до заказчика Цяо Мэймао тогда дойти не успел, тот сам припёрся. Точнее посыльного отправил.       Мэймао своего интереса в расследуемом деле не скрывал, шел так, что за ним оставалась четкая тропа из выбитых дверей и отпизженных ногами хунху́зов, и скорому явлению посыльного от Ляньфан-Цзюня он, уже зная правду, не особо удивился. А вот содержание письма ввело Мэймао сначала в ступор, а затем в бешенство. Цзинь Гуаньяо витиевато просил извинения за своего подчиненного, а далее сообщал о «Интересной деревушке в Желтых горах, жители которой имеют поразительное сходство с жителями провинции Шэньси» и ниже небольшой список с именами и описанием. Далеко не полный, конечно, но все равно впечатляющий, с учетом того как обошлись с теми остатками Вэней, что ушли на Луанцзан с Вэй Усянем, хватило бы парочки горячих сплетен, чтобы спровоцировать новый карательный поход. Впрочем, с учетом того, что нарыл Цяо Мэймао, пока шарился в поисках по всяким притонам, он и сам вполне мог поднять волну, что смыла бы Цзинь Гуаньяо с его новоприобретенного поста главы клана Цзинь и в очередной раз погрузила бы Поднебесную и заклинательские кланы в настоящий хаос.       Ублюдку Цзинь Гуаньяо следовало засохнуть белесыми каплями на штанах его нерадивого папаши! Как чуяла, тварь, что явись он лично, и Цяо Мэймао уже ничто бы не удержало от попытки его тут же прикончить! Но как бы Мэймао не любил своего старика, жизнь Лао Бэя не могла стоить того потенциально множества жизней, которые непременно оборвались бы, начни он с Ляньфан-Цзюнем свое противостояние.       На этой встрече, прежде чем отпустить ждущего ответа посыльного, Цяо Мэймао прямо на его глазах щедро скормил голодным бродячим псам порубленные на куски останки Чжэн Чэнгуна, и лишь затем отдал небрежно сложенную короткую записку и отпустил. С согласием на… перемирие? Нейтралитет? Вообще это было больше похоже на взаимное игнорирование и договор о ненападении, с подстраховкой в виде обнародования улик в случае внезапной смерти одной из сторон.       Не то чтобы Мэймао остался доволен, бессильная злоба еще долго булькала в нем как в наглухо заколоченной бочке, да только старик Лао Бэй в редкие моменты своего просветления все еще следил за нерадивым воспитанником, охлаждая голову, где словом, а где и хлёстким ударом своей дурацкой метёлки. Велел быть осторожнее и не забывать о людях, что принял под свою ответственность. Мэймао и был, и ближайшие годы вместе со своим стариком провел в отстраивающейся деревне Вэней, выбираясь лишь по рабочим делам и Юньмэн к Красавчику, пока острые эмоции, наконец, не улеглись и не трансформировались.       — Боюсь, теперь все будут только и говорить о том, как же не повезло названным братьям этого ловкого человека. Но вот его братьям по крови пришлось и того хуже. Мо Сюаньюй, можно сказать, оказался счастливчиком. Если бы не его сумасшествие и вынужденное возвращение домой, вероятно, он кончил бы точно как все остальные и просто исчез бы по какой-либо причине… Надеюсь, Лянфан-цзюнь, ты уже придумал, что скажешь своим мертвым братьям и сестрам, когда в Нижним мире они спросят тебя: «За что?», — глядя сейчас на дрожащего человека перед собой, Цяо Мэймао больше не чувствовал ничего, кроме острой гадливости и снисходительной жалости. Он даже руку, которой подавал конфеты, брезгливо вытер об одежду, хотя и пальцем не коснулся чужой ладони.       — А-Яо, ты… — выражение лица Лань Сиченя от осознания услышанного стало еще темнее, чем ночь с грозой и ливнем за дверьми храма, но Цзинь Гуаньяо смотрел сейчас только на Цяо Мэймао, и его вспотевшее лицо было хмурым. Он мог бы прямо сейчас рассказать о деревне выживших Вэней, но спустя тринадцать лет большинству до них уже и дела не было, чем больше проходило лет, тем менее актуальной становилась эта информация и он промолчал.       — Неужели, Ляньфан-цзюнь, ты настолько боялся, что кто-то из них вдруг объявится и вступит в борьбу за его место, что активно занялся истреблением незаконнорожденных детей своего отца?.. Хм, если так посмотреть, этот человек убил отца, брата, жену, сына, своего хозяина, друга… и к тому же совершил инцест… Впрочем, знаешь, мне по прежнему нет дела до твоих мотивов, я всего лишь хочу убедиться, что свое ты получишь сполна.       На несколько мгновений в огромном зале повисла тишина. Для присутствующих преступления Цзинь Гуаньяо уже не были тайной, но объединив их все в один лаконичный список, оказалось, что злодеяний, которых бы тот не совершил, кажется, и вовсе не осталось! Обвиняемый Цзинь Гуаньяо сплюнул очередной кровавый сгусток и зло посмотрел на Цяо Мэймао, но Мэймао и дела не было до чужих эмоций, он уже проходил через это, месть ненавистному Бай Цзэ не принесла ему ничего кроме опустошения. Лао Бэй после случившегося прожил еще почти четыре года и умер, едва ли помня собственное имя — злись, не злись, это не вернет Мэймао его старика, и теперь все что осталось у него на память — это холодный надгробный камень, ещё крепкая метёлка из конского волоса и дорогое ему имя "Цяо Тай". У него было время смириться и принять, и сегодня Мэймао уже было достаточно простого знания, что этот низкий человек не выйдет из этого храма живым.       В опустившийся тишине Цзинь Гуаньяо снова закашлялся, выплёвывая в воздух мелкие капельки крови, и Лань Сичень уже не в силах на это смотреть обратился к Не Хуайсану с просьбой передать ему пилюли для снятия боли, которые он дал ему, когда обрабатывал порез на ноге.       — О, конечно-конечно!       Пока Не Хуайсан суматошно обшаривал собственные одежды в поисках лекарства, Мэймао брезгливо шаркнул ногою, оттирая от подошвы сапога натёкшую из обрубка Цзинь Гуаньяо кровь и, развернувшись, пошел обратно к Ваньиню. Однако не успел он сделать и десяти шагов, как его окликнули. Лань Чжань подошёл с боку почти вплотную, но кроме имени больше ничего не произносил, просто застыл и опустил веки, так что совершенно невозможно было разглядеть его настроения. Цяо Мэймао уже хотел задать вопрос, как Не Хуайсан за спиной громко закричал:       — Сичень-гэ, сзади!       Они с Лань Чжанем резко обернулись, но лишь для того, чтобы увидеть, как меч главы Лань глубоко вошёл в грудь Цзинь Гуанъяо. Немногочисленные выжившие монахи и адепты клана Цзинь вновь потрясено замерли, и в опустившийся тишине было отчетливо слышно нервное лепетание Хуайсана и злой окрик окончательно растерявшего свой приятный и изящный образ Цзинь Гуаньяо:       — Вот тебе и «Незнайка»!.. Не Хуайсан, а ты хорош! Неудивительно, что я вот так потерпел фиаско от твоей руки!.. — Цзинь Гуанъяо со злостью рассмеялся, дёрнулся к Не Хуайсану, отчего меч ещё глубже вошёл в грудь.       — Не двигайся! — закричал раздираемый противоречивыми эмоциями Лань Сичэнь, все еще удерживая засевший в чужой груди меч.       Наблюдать за игрой двух лицедеев у Мэймао не было никакого желания, с каждым мгновением пепел в его сердце стучал все тише, поэтому он вновь отвернулся и отошёл к нянчившемуся с племянником Ваньиню. Лань Чжань остался встревожено наблюдать за братом, но вряд ли у него было что-то важное, в любом случае, сейчас было не самое подходящее время для разговоров.       В следующую четверть часа произошел целый ворох различных событий: названные братья, кажется, окончательно пересрались, так и не угомонившийся Не Минцзюэ все же проломил крышку гроба и едва не утащил с собою Лань Сиченя, но все-таки утащил Цзинь Гуаньяо, после чего Лань Чжань продемонстрировал просто невероятную силу, заменив разбитую крышку гроба тяжелой каменной скульптурой. В это время в одном из углов в потолка рухнула огромная спиральная катушка благовоний, опрокинув тлеющую жаровню и несколько фонарей, и жар от углей быстро перекинулся на легкие газовые занавеси и более полотняные флаги с благословениями. Пока монахи спешно сдёргивали полотна и тушили начавшийся пожар, в храм с громким лаем влетела Фея — собака Цзинь Лина, за ней ввалились сначала двое: главный управляющий Ордена Юньмэн Цзян и Лань Цижэнь, а вслед за ними и из подчиненные и ещё несколько кланов, не успевших до того покинуть Пристань Лотоса. Вокруг тут же поднялся знатный галдеж. Раненного главу Цзян тут же коробочкой окружили подчиненные, где-то за их спинами главы мелких кланов не понятно у кого требовали объяснить происходящее. Там же лаяла Фея и громко верещал Вэй Усянь, что от страха едва ли не на голову Лань Чжаню забрался, крепко вцепившись всеми конечностями, и бессовестно игнорировал взбешённые вопли Лань Цижэня, у которого от подобной возмутительной картины мигом слетела его маска холодной невозмутимости. Теперь он возмущенно пыхтел, от чего его усики взлетали вверх, и орал так громко, что заглушал всех остальных в зале!       Цяо Мэймао и Цзян Ваньинь переглянулись, одновременно закатили глаза и направились к выходу.       Проливной дождь снаружи уже успел иссякнуть до лёгкой мороси, гром утих, самый тёмный час миновал и снаружи занимался рассвет. После едва не случившегося пожара и тяжелых храмовых благовоний, на улице дышалось особенно легко и приятно. Жаль только разрушенный барьер больше не скрывал звуки за стенами храма и оттуда то и дело долетали нелестные комментарии прибывших заклинателей в сторону теперь уже бывшего главы Цзинь, отчего плечи Цзинь Лина все больше дрожали, пока он окончательно не зажмурился и не зажал уши ладонями, не желая все это выслушивать. Как бы то ни было, Цзинь Гуаньяо был его младшим дядей, и до сегодняшнего дня тот ни разу не причинял ему зла.       Пока Цзян Ваньинь отошёл переговорить со своим управляющим, Цяо Мэймао усадил Цзинь Лина на широкие каменные ступеньки в стороне от входа и положил на колени юноши чуть пыльный ушимао Цзинь Гуаньяо, который по наитию подобрал еще при выходе из храма. Пусть сейчас шапка была смята и имела едва заметный след от чужого сапога, но мальчишка все равно вцепился в нее, судорожно сглатывая. Рядом, утешая, заскулила Фея. Мэймао тоже хотел обнять Цзинь Лина, но опасался, что тот может от подобного окончательно расклеиться на глазах у других глав кланов, что после негативно повлияет на его репутацию, поэтому, чувствуя себя настоящей сволочью, растерянно выглядывал в толпе Красавчика.       Первым он заметил Вэй Усяня, вокруг того словно была небольшая зона отчуждения, заклинатели рядом перешептывались и стремились держаться на расстоянии.       Вэй Усянь насвистывал незамысловатый мотивчик, крутил в пальцах темную флейту, выписывая ей окружность, и медленно крутил головой, словно тоже кого-то выискивал, пока вдруг не замер. Проследив направление его взгляда, Мэймао заметил все еще беседующего Ваньиня. Вэй Усянь свистнул громче и, когда Ваньинь обернулся, непринуждённо бросил:       — Спасибо, — он демонстративно помахал возвращенной ему Чэньцин, — Я… оставлю её у себя?       Цзян Ваньинь кинул на него быстрый взгляд:       — Она всегда принадлежала тебе.       Цяо Мэймао нахмурился на такое демонстративное небрежение и фамильярность со стороны Вэй Усяня и заметил, как они оба неловко замешкались, однако, что было дальше подсмотреть не смог, к нему самому вновь подошёл Лань Чжань:       — Цяо Мэймао…       — А, Лань Чжань, — Мэймао все еще злился на их с Вэй Усянем выходку в Храме Предков клана Цзян позапрошлым днем. И хотя во время битвы с Не Минцзюэ все равно, переживал и отслеживал все перемещения Лань Чжаня, но он очень сомневался, что хоть кто-то из этих юношей принес Красавчику свои извинения, поэтому он не собирался демонстрировать свое обычное расположение ко второму Нефриту, приняв несколько отстраненный и незаинтересованный вид, даже лицо не полностью повернул, так и оставшись стоять полубоком, после того как они немного отошли, — У тебя все в порядке? Хангуань-цзюнь не пострадал?       — Мм, — Мэймао краем глаза отметил, как Лань Чжань отрицательно качнул головой, его плечи беспомощно опустились, а выражение лица сделалось подавленным, — Как Цяо Мэймао?       «Ну точно — не извинился!»       — Все в порядке. Я же совсем не дрался, так в сторонке постоял и все.       На его ответ Лань Чжань лишь шевельнул губами, но все же в итоге так ничего и не произнес, оставшись стоять рядом молчаливой статуей. Мэймао едва успел проглотить смешок — такое поведение было свойственно Лань Чжаню с юности, когда ему чего-то хотелось, он никогда не говорил прямо, лишь преследовал желаемое, насколько это было возможно.       — Молодые ученики клана Лань, кажется, окончательно отошли от произошедшего на Погребальной горе, вон, вновь носятся, как ни в чем не бывало, — Мэймао все же решил немного сжалиться над несчастным Нефритом и качнул головой в сторону юных учеников Гусу, тем самым продолжая этот неловкий диалог.       — Да, они справляются. Куда Цяо Мэймао отправится дальше?       — В Юньмэн, — от небрежно прозвучавшего ответа Лань Чжань едва заметно содрогнулся, а его гладкое лицо словно помрачнело. Если бы Мэймао специально не смотрел, то и не заметил бы. Но он смотрел и даже чуточку по детски позлорадствовал, ведь за нанесенное оскорбление Ваньинь запретил Лань Чжаню даже близко приближаться к Пристани Лотоса.       «А вот извинился бы, глядишь и Красавчик подобрел! Тогда могли бы погулять вместе по Лотосовой Пристани, сходить в ресторанчик и выпить вина».       — Отдохну недельку-другую, развеюсь… А потом наверное в Чжэцзян отправлюсь, к побережью. Или в предгорья Далоушань, не знаю еще... А может и на равнину, через пару лун в низине у Шанцю начнется цветение дикого каллистефуса и будет проводиться множество фестивалей, было бы интересно посмотреть. Я не знаю… А ты, Лань Чжань? Домой?       — Нет. Вэй Ин решил стать странствующим заклинателем. Провожу его до Шэньси. Или до Шаньси. Посмотрим.       Неясно, какие мысли были в голове Лань Чжань в этот момент, но вот из черепушки Мэймао мигом вымело всю веселость. Опять этот Вэй Усянь!       Повисшее молчание прервал один из учеников Лань, тот который «вежливый и зрелый», сообщив, что Хангуань-цзюня ищет его дядя. Они попрощались, но вместо того чтобы пойти к дяде Лань Чжань отправился в сторону Вэй Усяня. Мышцы лица Мэймао будто прошила короткая судорога, он отвернулся и пошел обратно, усилием воли заставив шею ни в коем случае больше не поворачиваться.        А вернувшись наконец к Цзинь Лину, Мэймао застал рядом с ним главу клана Яо.       — Молодой господин Цзинь, почему вы плачете? Утрите слезы. Такой человек, как ваш дядя, попросту не заслуживает слез. Не держите на меня зла за такие слова, но проявлять подобную слабость — прерогатива слабого пола. Вам стоит отличать, что правильно, а что нет, и собраться… — глава Яо в своей речи позволил себе тон, которым старшие обычно ругают младших адептов, и будь это во времена, когда глава Ордена Ланьлин Цзинь являлся Верховным Заклинателем, возглавлявшим весь мир заклинателей, никто из глав других орденов ни за что и ни при каких обстоятельствах не осмелился бы поучать адептов Ордена Цзинь. Теперь, когда Цзинь Гуанъяо был мертв, а репутация ордена основательно запятнана, некоторые люди подобные главе Яо тут же осмелели и подняли свои змеиные головы!       Услышав ядовитое замечания главы клана Яо, Цзинь Лин взревел:       — Что с того, если я хочу плакать?! Кто ты такой? Какое тебе дело до моих слёз?!       Лицо главы Яо потемнело, он видимо совсем не ожидал, что на него накричит мальчишка, и уже хотел продолжить отповедь, но заметил подошедшего Мэймао и Цзян Ваньиня, и, прежде чем сбежать, холодно фыркнул:       — Хм, действительно. Зачем мне беспокоиться о сопляках, которые даже правильное от неправильного отличить не могут?       — Вытри лицо, — строго произнес Ваньинь, внимательно осмотрев Цзинь Лина.              — Где они? — Спросил , Цзинь Лин, будто продолжая прерванный ранее далог и грубо потёр глаза протянутым платком, вытер лицо и шею.              — Ушли.       На подобный ответ Цзинь Лин недовольно вскинулся и воскликнул:       — Что?! Дядя! И ты вот так.!       — Заткнись, Цзинь Лин! — не дав племяннику договорить, Ваньинь замахнулся рукой и так яростно сверкнул глазами, что Цзинь Лин пригнулся, а Фея поджала хвост и тихонько заскулила. И всё же ладонь Цзян Ваньинь так и не опустилась на затылок Цзинь Лина. Вместо этого он бессильно опустил руку на худое мальчишечье плечо и сжал его, — Просто заткнись. Потом поговорим об этом. Не сейчас, Цзинь Лин. И не здесь.        После этих слов Цзян Ваньинь отступил от племянника, окинул взглядом собирающихся вокруг заклинателей клана Цзян и, дёрнув бровью, посмотрел прямо на Цяо Мэймао. Мэймао, который уже некоторое время ловил в толпе любопытные взгляды и взволнованные щепотки, вроде: «Неужели это он?», «Хоншоу-шушен и впрямь жив?», «Рэн Ту?!», «Тот самый «Мясник людей?», «Неужели он здесь…», скорчил в ответ отвратительную гримасу и согласно кивнул.       — Возвращаемся.