You Give Love a Bad Name

Семь лет назад.

За две недели до выпускного.

Хоть UA школа и геройская, она всё равно остаётся школой, в которой обучают детей всем фундаментальным предметам. А то, что половина всего этого не пригодится в жизни, никого не волнует уже на протяжении столетий. Об этом можно рассуждать и плакаться вечно, но выпускник так или иначе будет через всё это проходить. Прямо как круги ада по Данте, только в конце рая не будет. За этим последует иной ад под названием «Взрослая жизнь». Как позитивно! На всеобщем собрании директор Нэзу заявил, что выпускные экзамены будут проводиться со всей строгостью присущей одной из лучших геройских академий Японии. И даже тот факт, что сегодняшние третьегодки помогали спасать мир от Величайшего Зла, не освободит от выпускного ужаса. Даже несправедливо как-то! Шото сидела в своей комнате, как ей казалось уже неделю, и корпела над алгеброй. Она всегда её ненавидела. Хотя это у них взаимное. Никогда не понимала, в какой момент из уравнений исчезли цифры и появились буквы; и как А может быть равно С? Даже буквы разные! Зачем нужны логарифмы, интегралы и производные? Она даже не собирается связать жизнь с высшей математикой. Какое вообще практическое значения имеет дискриминант в жизни героя? На эти вечные вопросы у Тодороки не было ответа, да и ждать их было бессмысленно. Она просто устала, вот и злится. Большая загруженность в агентстве, тренировки причуд, предстоящие экзамены - на всё это уходит слишком много энергии и времени. Она подняла голову от учебника, отодвинулась от стола и подвигала плечами взад-вперед, пытаясь размять задеревеневшие мышцы. От этих движений в спине прострелила тупая боль, от чего Шото скривилась и ойкнула. Это явилось последней каплей: с неё хватит занятий на сегодня! Нужно покинуть это бомбоубежище. Тодороки встала из-за стола, подошла к футону, на котором мирно покоилась любимая серая толстовка. Осторожно надела её, чтобы не задеть бинты на левой руке, под которыми заживали пока что свежие раны от ожогов, и направилась к двери. В коридоре было ни души. Поэтому Шото решила, что не будет нарушать заветное спокойствие и спуститься по лестнице. Было так тихо, что можно было подумать, что время уже за полночь. Но на часах было только десять вечера. Предстоящие важные экзамены творят немыслимые чудеса со студентами. Раз - и радость жизни как ветром унесло. Каждый за эти годы нашёл свой способ подготовки: кто-то в группе, кто-то в паре, а кто-то в одиночестве. Во время подготовки к сессии, Шото брала всё необходимое и запиралась в своей комнате, как в бункере. Покидала её лишь для удовлетворения физиологических потребностей: туалет, душ и приём пищи. Хотя с последним у Тодороки были постоянные проблемы: она забывала есть. И только когда живот начинал бастовать или кружиться голова из-за недостатка пищи, она вспоминала об оплошности. В такие моменты приходил Кацуки, оповещая свой приход громкими стуками в дверь, и приносил на подносе что-нибудь: холодную собу, рамен, кацудон, онигири или мапутофу по рецепту Фуюми. И всё это было приготовлено исключительно им. Он протягивал ей с громким рычанием, постоянно сопутствующим недовольством и проклятиями в духе «Чтобы ты не подохла с голодухи, Половинчатая». Сначала Тодороки не понимала, почему Бакуго вообще ей что-либо приносит, раз уж так бесится. Даже прямо просила его этого не делать, если так это неприятно, и вежливо говорила ему не беспокоиться, но тот смотрел разъярённым взглядом, будто она на его глазах разом подорвала все его гранаты. Но вот уже неделю Бакуго не приходил. Он вообще не разговаривал с Тодороки. Примерно этот промежуток времени назад они с Бакуго возвращались с тренировки в агентстве, и Шото в вагоне поезда задремала на плече у парня. Это не было её гениальным планом по оккупации молодого человека, присвоения его себе. Шото до недавнего времени не знала, что такое «Краш», и уж тем более не знала, как нужно флиртовать. Ей казалось, что если она когда-нибудь будет флиртовать с кем-то, то её будет передергивать, как больного с синдромом Туретта. И это будет настолько ужасно, что она сгорит от стыда в собственном пламени. Поэтому то, что её цветная голова оказалась на плече Кацуки, всего лишь стечение обстоятельств. Только и всего. В тот вечер, неделю назад, в вагоне поезда было немноголюдно: человек двенадцать на весь вагон. Уставшие после трудового дня граждане, хотели как можно скорее оказаться дома, им не было дела до двух подростков, которые зашли на одной из станций. Тодороки и Бакуго молча вошли в вагон и не сговариваясь, спешно направились к свободным местам. Они уселись рядом и поставили сумки по бокам друг от друга. У Кацуки в ушах были вставлены наушники и он что-то печатал в телефоне, а Шото зачитывалась первым томом «Синей тюрьмы», что ей на время одолжил почитать Серо. Она жутко устала после тренировки, но ей было любопытно, что же будет дальше. Потерев тыльной стороной ладони глаза, она буквально заставляла себя продолжать. Они сидели настолько близко друг к другу, что Шото могла расслышать текст песни, которую на повторе слушал Кацуки: I'd never try to change my fate 'cause it made me who I am today Я никогда бы не пытался изменить свою судьбу, потому что она сделала меня тем, кто я сейчас. Тодороки знала, что это его любимая песня этой группы, ведь он сам неоднократно это говорил. Его стопы и пальцы неумолимо отбивали барабанную партию. Так словно он прямо сейчас был не здесь, а за своей барабанной установкой, и зажигал вместе с любимой группой. Она не перелистывала страницу уже какое-то время, завороженно наблюдая сонными глазами сквозь чёрно-белые картинки, как длинные мозолистые пальцы, с выступающими венами на кистях, методично отбивали неуловимый ритм. «Только самый большой эгоист в мире может стать лучшим бомбардиром». Она уже раз десять перечитывала эти строчки. Тодороки боролась с желанием протянуть руку и переплести его пальцы со своими. Интересно, как его руки ощущались на обнажённой коже? Она встряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли, и перелистнула наконец страницу. Она сильнее вжалась в сидение и прикрылась мангой, чтобы спрятать пылающее румянцем лицо. Хорошо, что Кацуки не заметил этого, поскольку всё его внимание было обращено на экран телефона. Тодороки опустила книгу на бёдра, обратила лицо в потолок и прикрыла глаза. Она попыталась вспомнить, когда всё это началось. Когда началось то, что она стала беспокоиться о своём внешнем виде. По утрам спеша на занятия, она не забывала покрутиться перед зеркалом, чтобы проверить не торчит ли волос из её высокого хвоста или не испачкана ли форма. С воодушевлением спускалась в общую комнату, чтобы встретить там Кацуки и пойти с ним в академию. По пути он постоянно рассказывал ей о новых приёмах, которые он придумал, или о новом альбоме, который вышел ночью (часовые пояса, чтоб их!). Тодороки нравилось слушать его, когда он увлеченно что-то рассказывал. Замечать как загорался огонек в его глазах, когда они обсуждали что-нибудь геройское. Нравилось просто быть рядом с ним. Ей не казалось это каким-то постыдным или неправильным, ведь она не просила ничего взамен. Она была без ума от его ухмылки… Она просто была от него без ума. Эти мысли заволокли её настолько, что она не заметила, как расслабилась и задремала. Проснулась от едва ощутимых прикосновений на своих волосах и лице. Когда она открыла глаза, то увидела, что Бакуго запустил пальцы в её красную половину волос и убрал прядь за ухо. Его движения были такими осторожными, а взгляд мягким. Ей никогда не удавалось в спокойной обстановке увидеть его лицо так близко. Разглядеть его бледную кожу, длинные светлые ресницы, алые глаза и приоткрытые потрескавшиеся губы. Шото не сразу осознала, что лежит щекой у него на плече. Видимо, когда поезд тронулся, она и подалась вперёд, а впереди только плечо Бакуго. Было так удобно и тепло, что Шото затаила дыхание, боясь пошевелиться и выдать себя. Так не хотелось потерять нежность и мягкость прикосновений. Когда Бакуго заметил, что Тодороки смотрит на него, он вздрогнул, резко отдёрнул руку, отвёл взгляд и отвернулся от неё, снова уставившись в экран телефона. Шото отстранилась от его плеча, опустила голову и устремила взгляд на свои колени. Сердце колотилось в груди с бешенной силой, что Тодороки казалось, что его стук слышен всем. Она вцепилась в мангу, дабы скрыть дрожь в пальцах. Она уже скучала по его прикосновениям. Этого мгновения было слишком мало. Когда поезд остановился на нужной станции, они одновременно встали и вышли из вагона, не сказав друг другу ни слова. Так же полной тишине прошла их прогулка до общежития. Вступив на порог общей комнаты, они разошлись по разным сторонам. И с тех пор они больше не говорили. Сначала Шото подумала, что должно быть Кацуки устал и поэтому так спешно направился к себе в комнату. Но когда он сам отменил их еженедельные занятия по японскому языку, аргументировав тем, что «Двумордая, ты уже девочка большая, так что сама справишься», вот в тот момент Шото действительно забеспокоилась. Она десятки раз прокручивала в голове ситуацию в поезде. Вспоминала, анализировала, что же она сделала, чтобы разозлить Кацуки. Если подумать, она вообще ничего не сделала, чтобы заслужить игнорирование. Тодороки включила свет на кухне и сразу же направилась к тому, у чего всегда был ответ на главный вопрос «Чего бы перекусить?», к холодильнику. Открыв его, она прикинула, что можно из содержимого приготовить. Она вытащила три яйца, бутылку молока, красный болгарский перец, помидор и зелёный лук. Да простят её японцы и не поднимут на смех (или того хуже), но она собиралась приготовить что-то вроде омлета с овощами. Слава богам, что она была одна на кухне. На столешнице у холодильника стояла рисоварка. Внутри обнаружилась приличная порция риса. Шото посчитала, что это её порция, поскольку у неё-то и обеда не было. Определенно к рису нужно ещё что-то. Она же не в тюрьме, чтобы гольным рисом питаться. Тодороки улыбнулась своей шутке. Она вымыла овощи и принялась резать их на крупные кусочки. Чем меньше морочиться, тем скорее будет ужин. В коридоре послышались голоса. И они стремительно приближались к ней. В дверной проеме показался сначала Серо, а за ним Киришима. — Эй, Тодороки, мы тут обсуждаем третий том «Синей тюрьмы». Присоединяйся. — Радостно предложил Серо, усаживаясь за стол, а Киришима прошёл мимо него прямо к холодильнику. Ему тоже хотелось узнать ответ на вечный вопрос. — Я бы с удовольствием, но я ещё не дочитала второй том. Осталась пара глав, — не отрываясь от приготовления своего ужина, ответила Шото. — Не поздновато ли для ужина? — спросил Эйджиро, захлопывая дверцу холодильника и вгрызаясь своими острыми зубами в зеленое яблоко. Тодороки поставила на плиту сковородку и включила огонь. А пока та нагревалась, она разбила три яйца в миску, добавила немного молока и стала ритмично взбивать всё палочками. — Поздновато, но это будет мой второй приём пищи за сутки, так что, — она пожала плечами так, будто ей за это стыдно. — Бакуго за такие заявления бы на тебя наорал, как минимум, — рассмеялся Ханта, а потом его голос посерьёзнел. — Хотя он в последнее время какой-то нелюдимый. Ходит постоянно в наушниках, докричаться до него не могу. — Он обратился в Тодороки: — Не знаешь, что с ним такое? Тодороки не нашлась с ответом, она только отрицательно покачала головой и продолжила готовить. Она вылила содержимое миски в сковородку, а сверху - овощи. Всё сразу радостно зашипело. Тодороки сама задавалась тем же вопросом и хотела его невзначай задать им. Даже если члены БакуБанды не в курсе загонов своего предводителя, то кто такая она, чтобы лучше знать. — А тебе уже нравится кто-нибудь в «Тюрьме»? — сменил тему Киришима, снова вгрызаясь во фрукт. Спасибо ему большое. Одна из многих черт, что Шото нравилось в Эйджиро, это его фантастическая способность чувствовать, что нужно сменить обстановку. Не свойственно его характеру застревать в эмоциональном болоте и тонуть в нём. Пожалуй, она тоже хотела бы так же. — Эго,— не задумываясь ответила Шото. — Джинпачи Эго. Выглядит он, конечно, жутковато, но речи его такие мотивирующие. Это его «Поднимите оружие, бомбардиры, отточите его. Как вы можете сразить врага? Задавить? Уничтожить? Найдите уникальное оружие. Думайте головой, на что вы способны своими телами и умом. Только ваше собственное оружие может устроить революцию на поле, а без него победа вам не светит». И кухня погрузилась в молчание. Только были слышны, как жалобно гудит холодильник и шипит что-то вроде ужина Шото. Тодороки выключила огонь и озадаченно посмотрела на парней, а те свою очередь ошарашенно таращились на неё, раскрыв рты. Эйджиро застыл так и не поднеся фрукт ко рту. Для полноты картины не хватало лишь звука сверчков, как в мультиках. Первым нарушил молчание Киришима: — Ты что, это выучила? — с усмешкой спросил он. — Нет, — ответила Тодороки, улыбнувшись уголком губ. — Его слова меня до глубины души поразили. Так их и запомнила. Она ни за что не признается, что прочитала его баблы раз сто, прежде чем перелистнуть. Им незачем знать, что она читала еще и вслух, играя с интонациями и голосом. — А кто-нибудь из игроков нравится? Может Исаги? Он же всё-таки гг, — предложил Серо. — Наверное Кунигами, — пожала она плечами. — Не особо хочется привязываться к ним. Ведь смысл в том, что выживет лишь один. — О! — с набитым ртом проговорил Киришима. — У него потрясный удар с левой ноги. А то, что он за справедливость и честность, так мужественно! — Ага! — подхватил Ханта. — А представь, что по этому сделают аниме! Дальше Тодороки уже не слушала их. Она просто переложила свой ужин в свою любимую миску с котиками, что она купила в аниме-магазине, помыла посуду, тем самым скрыв своё дьявольское преступление издевательства над продуктами, и направилась к себе в комнату, напоследок бросив парням короткое “Ночи”. ***

За три дня до выпускного.

Торговые центры придуманы для удобства, мол всё необходимое под одной крышей. Вот только у Шото эта самая крыша уже ехала: всё вмиг стало каким-то одинаковым. Выбор платья оказался непосильной задачей. В голове нет ни малейшего представления о том, что именно ей было нужно: ни фасона, ни цвета, ни длины. На днях она пришла к Фуюми и перемерила все её вечерние наряды. Но у Юми совершенно иная фигура: пышная грудь и бёдра, а у Шото нет ни того ни другого. На ней все наряды смотрелись как на вешалке. И тут встал вопрос об их истинном родстве. Да и женственности в младшей Тодороки ни шибко много, поэтому она чувствовала себя глупо в этих одеждах. Когда на протяжении практически всей жизни носишь унисекс одежду, а из «девчачьего» лишь короткая школьная юбка, что по мере взросления становилась всё короче и короче, и колготки, надеть женственное платье - значило примерить чужую кожу. Значило стать кем-то другим. В раздевалке очередного магазина Тодороки боролась с застёжкой платья на спине. Она застегнула её до середины спины, а дальше никак не получалось. Может ткань попала, но ей не видно. Но это платье ей уже не нравится: синее, как и её геройский костюм. Посредственно, даже она это понимала. У Шото была мысль попросить Момо или Мину пойти с ней и помочь выбрать наряд, но в последний момент передумала, наивно решив, что справится сама. Кого-то ей это напомнило. Прошло почти три недели как они с Бакуго не разговаривали. Может перекинулись парочкой фраз, не более. Кацуки за всё это время не приходил к ней, не оставался с ней в одной комнате дольше пары минут, а на сообщения Шото отвечал сухо и односложно. Но за то на практических экзаменах выкладывался по полной: взаимодействовал с ней как обычно, но стоило всему закончится, как снова наступало холодное игнорирование. Стоя перед зеркалом в одном нижнем белье, Шото рассматривала своё отражение. Подкаченное тело, длинные худые ноги, выступающие тазовые кости и рёбра. Весьма женственно. Грудь максимум второго размера, на плоском животе проступали кубики пресса. По всей левой стороне шрамы от ожогов. И что из этого может привлечь внимание? А уродливый шрам на треть смертельно бледного лица вовсе может оттолкнуть. За всё время выбора наряда на выпускной Шото только уверенность в себе потеряла. Может стоило бросить эти жалкие попытки найти что-то сносное и пойти в джинсах и футболке? Она вздрогнула, когда в дверь ее кабинки постучали: — Девушка, примерьте вот это платье. — Это была консультант магазина. Милая девушка, она искренне пыталась помочь Шото с выбором. Вот только как бы это не было всё в пустую. — В этой модели застёжка сбоку. Вам будет удобно. Шото открыла дверь и взяла у девушки платье. Оно было длинным, красным и без излишеств. На первый взгляд не определить подходит или нет. Но если нет, то Тодороки точно отчаятся и пойдет на вечер в своем геройском костюме. — Спасибо. — Только и ответила она. Тяжело вздохнув, она стала надевать очередную тряпку. Материал очень приятный и застежка не бесит. Уже два плюса. Выйдя в коридор, её встретили восхищенные глаза девушки-консультанта. Шото посмотрела в большое зеркало и не узнала себя. — Это определённо ваше платье, — с восторгом в глазах проговорила девушка. — У нас есть туфли как раз под эту модель. Шото уставилась на себя в зеркало, всё ещё не веря, что это её отражение, а не чья-то злая шутка. *** Выпускной. Держа в руках школьный диплом, Шото испытывала смешанные чувства. Облегчение, что это наконец закончилось и грядёт взрослая самостоятельная жизнь, о которой мечтает каждый подросток, коротая время за партой. Что не нужно больше лихорадочно искать разрешения старших. Теперь можно было гордо поднять голову и назвать себя взрослым. Но после накрывало разочарование, что все 12 лет жизни уместились в безжизненный кусок картона. Неужели всё, что произошло за эти года взросления, можно засунуть в одну бумажку и считать это путёвкой в будущее? Можно. И называлось это «Аттестатом зрелости». Большой зал был украшен множеством цветов и ярких украшений, что блестели в свете мерцающих огоньков. Вдоль стен стояли длинные столы, на которых красовались всевозможные яства. На любой вкус и желудок. Тодороки поморщилась от перемешанного запаха духов и лака для волос, что кружил в воздухе. Ей было некомфортно находиться в подобных шумных местах, где скапливаются много людей. Почему администрация школы не рассмотрела вариант «Тихой вечеринки», который предложил Айзава? У неё была на это своя версия: потому что это UA и, если каждая бездомная кошка не будет в курсе, то всё без толку. Именно поэтому зал был доверху набит выпускниками, их родителями, представителями прессы, Про героями, как будущих работодателей. Шото уже как полчаса бегала от своего старика и его «Шото! Я так горд, что ты справилась!», от которого каждый раз стены содрогались. Лучше бы платье похвалил или сказал, какая она красивая. А папаша вообще заметил, что его младшая дочь выглядит как девочка, а не как оружие массового поражения? Ни к чему эти риторические вопросы. Тодороки сама была в восторге от своего образа. Она наслаждалась комплиментами и долгими взглядами, что собрал её наряд. Тёмно-красное платье, что держалось на двух тоненьких лямках, элегантно сидело на фигуре, подчеркивая тонкую талию и маленькую грудь. Ниже талии начиналась юбка свободного кроя длиной чуть выше лодыжек. Этот цвет придавал бледной коже аристократичности. На ногах белые туфли на каблуках, что любезно подобрала та девушка-консультант. Они хоть и удобные, но вытерпеть пять часов фотосессий и прогулок не каждая сможет, а Тодороки стойко терпела и терпит до сих пор. Ей неоднократно твердили: красота требует жертв. Тодороки никак не могла понять: почему все жертвы во имя красоты? Во имя чего-то невероятно абстрактного, субъективного и порой абсурдного. Шото наотрез отказывалась признавать это суждение. Она жертвовала собой ради спасения других и дальше будет продолжать в таком духе, а стертые ноги в кровь ничего не изменят. Кроме, раз уж, настроения Шото. Но тот, ради кого она вообще решилась влесть в этот атрибут женственности, даже слова не сказал. Шото несколько раз ловила на себе его пристальный взгляд, но он ни разу не подходил, и кивком не удостоил. Словно она опасная преступница, а Бакуго послали за ней следить. Она что, согласилась на какую-то ролевую игру и забыла об этом? Хотя сложно договориться с тем, с кем не говоришь уже три недели. — Прошу прощения, Мисс, вы ведь Тодороки? — раздался позади женский голос. Шото обернулась. Перед ней стояла девушка с длинными чёрными волосами с бокалом шампанского в руке и в бирюзовом брючном костюме, под пиджаком виднелся чёрный кружевной топ. — Меня зовут Аннали Герман. Я работаю в немецком агентстве и хотела бы с вами поговорить. У вас есть время? Мимо проходил официант с подносом полным обновленными бокалами шампанского. Шото успела остановить его и взять один, пока молодой человек не исчез в толпе. Девушка говорила на чистом английском, а Тодороки уже пожалела, что взяла выпить. Будет надеется, что алкоголь не затормозит её умственные способности. — Да, конечно, у меня сколько угодно времени, — ответила она так же на английском и сделала глоток из бокала. Сколько угодно времени лишь бы не слышать “ШОТО”, и не вздрагивать каждый раз и не бегать в поисках пятого угла. — Хотелось бы начать с того, что я в восторге от вашей причуды! — Аннали лучезарно заулыбалась. — Двойные причуды в наше время это редкость. — Спасибо. Родители очень старались. Ох, Аннали, вы и не представляете, как старался папаша. Даже чужой психикой рискнул и жизнями. Здорово да? Аннали хихикнула в ответ Тодороки. Видимо решила, что это шутка. Шото не собиралась разрушать грёзы. Пусть считает её душой компании и местным клоуном. — Вы не против, если я перейду сразу к делу, — она дождалась пока Шото отрицательно покачала головой. — Я наслышана о ваших силе и достижениях. И такие герои нужны в нашем агентстве. И если надумаете переехать, то знайте, что в Германии вас будут ждать, ценить и уважать. Аннали протянула Тодороки белую визитку, и та робко её взяла. Шото не знала, что на это ответить. Просто стояла и ошарашенно смотрела на визитку. К ней за этот вечер подошло много разных героев с поздравлениями и предложением поработать с ними, но чтобы это были представители других стран. Это даже в размышления не входило, так что это стало полнейшей неожиданностью. — Если решитесь на радикальную смену образа жизни, то буду рада вам помочь, Тодороки. Звоните - и мы обсудим это более подробно, — она протянула руку для рукопожатия. — Я обязательно подумаю над этим, — с опозданием ответила Тодороки и протянула руку в ответ. Когда Аннали ушла, Тодороки огляделась по сторонам в поисках того, с кем хотела поделиться случившимся. Кто точно поймёт, чего стоили все её труды, и будет также рад. Что пот, слёзы, кровь были пролиты не зря. Что её заметили и не забыли. Издали доносились громогласные скандирования слов “Поздравляю” и “Ура”, был слышен звон множества бокалов и оглушительных аплодисментов. Бесцельно бродя по залу и так не найдя Деку, Тодороки заметила открытую дверь на улицу. Прохладный свежий воздух приятно окутывал кожу. Тодороки пожалела, что оставила накидку в зале и вышла на улицу без неё. Но повернув голову Шото пожалела, что вообще вышла на улицу: Кацуки был в компании девушки, которая буквально висела на его шее, так громко и задорно смеясь, что у Шото зазвенело в ушах. Девушка прижималась к нему пышной грудью, а он положил ей руки на талию. Тодороки была не в силах больше на это смотреть. Её словно ударили в грудь и вышибли из лёгких весь воздух. Живот скрутило, а сердце пропустило пару жизненно важных ударов. Она развернулась на каблуках и быстрым шагом направилась в обратно в зал. Сняв со стула свою накидку, Тодороки намеревалась сбежать с праздника. Желательно не привлекая внимания. — Тодороки, постой. — За спиной раздался голос Эйджиро. — Я знаю, что ты видела. Парень пустил руку на плечо. Тодороки слабо дёрнулась под его ладонью, но не попыталась убрать её. Рука была такой горячей по сравнению с её холодной кожей. — Только не говори, что всё нормально, и бла-бла, я же вижу, что это не так. Ты слишком прекрасно выглядишь, чтобы просто уйти, поэтому пошли потанцуем или… Он уже убрал руку, как Тодороки опустила голову, пряча лицо в цветных волосах. — Нет-нет, не стоит беспокоиться обо мне, — её голос звучал сдавленно. — Я хочу прогуляться. Одна. — Он полный идиот, и он поймёт, что упустил свой шанс, — у него сердце сжалось от расстроенного вида девушки. Перед ним стояла не Ледяная принцесса, которой хватит сил в одиночку одолеть врага. Перед ним, опустив голову, стояла в первую очередь девушка, чьё сердце в одночасье разбилось на осколки. А она так долго его собирала. — Не было никакого шанса. — Холодно отрезала Тодороки. — Мы друг другу ничем не обязаны. Было так глупо ждать от него что-либо. — Как это ничем? — возмутился Киришима. — Ты была второй после Мидории, кого он признал как равную по силе, от кого он принимал помощь. Он даже стал спокойнее. Да он с пеной у рта бесился, если к тебе кто-то чужой подходил. Сам это не раз наблюдал. — Значит это заслуга кого-то другого. — Она подняла на него блестящие от слёз глаза. — Не иди за мной. *** В общежитии было темно и тихо. Неудивительно, ведь все прощались со школьной порой. Воспевали свою юность. Воспевали жизнь. С чего это им было быть здесь? Шото сняла туфли, взяла их в руку и прошла в сторону лифта. Поднявшись на свой этаж, она добрела до комнаты и захлопнула дверь. Драматично даже. Только дверь тут не причём. Да и некому было услышать весь драматизм. Перед глазами, как бы она не противилась, возникал образ Кацуки вместе с той девушкой. Пока Шото не увидела собственными глазами причину отчужденности парня, можно было придумывать абсурдные теории, терзать себя сомнениями. Но вид счастливой и смеющейся особы, которую обнимал тот, чьих прикосновений хотелось больше всего, не заставил больше сомневаться: Тодороки не была ему нужна с самого начала. Ему не нужна была её любовь и забота. Ведь Бакуго гордился тем, что был человеком действия. За три года знакомства он даже не попытался стать кем-то больше, чем просто другом или напарником, но за три недели нашёл другую и уже прижимал к себе. Вмиг её охватила никогда прежде не испытанное чувство опустошенности и бессилия. Будто из неё выкачали всю энергию и теперь она пуста. У неё буквально опустились руки, подгибались колени, сдавливало грудь. Хотелось рухнуть на футон и уткнуться лицом в подушку. Шото внезапно остановилась посреди комнаты и подняла голову. Ей стало вдруг противно от самой себя. Жалкой. Слабой. А стеснения в груди лишь сильнее раздражали. С каких пор это её состояние? Она что, превратилась в девчонок с разбитым сердцем из сопливых фильмов? Именно так. Для завершения образа ей бы сидеть перед телеком, уплетать мороженое и сокрушаться об упущенной любви. Тодороки даже передернуло от этого. Она не станет подчиняться чувствам и эмоциям, не станет прогибаться человеческому, заурядному. Не станет убиваться по мальчишке, который сам не знает, чего хочет. Тодороки требуется несколько мгновений глубокого дыхания, чтобы унять жгучую боль в груди. Затем она резким движением сняла надоевшее платье и бросила его в сторону. Надела спортивный костюм, кроссовки, взяла наушники и телефон. Включив ритмичную музыку, она решила сделать то единственное, что всегда помогало остыть и разобраться наедине со своими мыслями, — отправилась на тренировку. *** Шото медленно вошла в пустую кабину лифта агентства Старателя, нажала на кнопку последнего этажа и опустила свою дорожную сумку на пол. Два года назад поездка в этом же лифте у неё вызывала лишь отвращение и злость, что противным комом подступала к горлу, и отключала все чувства и эмоции, делая из неё пустую фарфоровую куклу. Сейчас она шла с намерением использовать ресурсы своего отца, чтобы стать лучшим героем, чем он. В агентстве, как всегда, творился организованный хаос. Нескончаемый поток человеческих голосов сливался в один гул. Герои в полной боеготовности на скорости проносились мимо Шото, не замечая, стоило ей только выйти из лифта. Она спешным шагом приблизилась к нужному кабинету, ведь знала этот офис, как свои пять пальцев. Подойдя к двери из тёмного дерева, она повернула голову к секретарю: — Он у себя? — спросила она, поднимая руку, чтобы постучать. — Да, у себя, — тот лишь мельком на неё взглянул. Глубоко вздохнув, она постучала. Сейчас или никогда. По ту сторону раздалось глухое “Войдите”. Тодороки оказалась в огромном кабинете. С панорамных окон открывался вид на утренний город. Это практическое решение или больше эстетическое? Следить за порядком или наслаждаться видом? За пустым рабочим столом сидел Энджи Тодороки и внимательно изучал какие-то бумаги. После того, как Тодороки захлопнула за собой дверь и опустила сумку на пол, Старатель поднял взгляд на вошедшую. — Шото! — произнёс он грубым низким голосом. — И что это за дело, которое нельзя обсудить по телефону? Ничего не ответив, Шото широким шагом подошла к его столу, достала из заднего кармана белую визитку и протянула ему. — На выпускном ко мне подошла представитель из немецкого агентства и предложила сотрудничество, — холодным тоном начала Шото. — Я с ней связалась и выяснила подробности. Она подошла к столу вплотную, облокотилась обеими руками об него и пристально посмотрела ему в глаза: — Я согласилась. Ответная реакция не заставила себя долго ждать. — Какого чёрта я должен вот так просто тебя отпускать? — Энджи вскочил со своего кресла, тот еле слышно скрипнул. В кабинете стало заметно жарче, но Шото даже не дернулась. Может быть, потому что она не грёбанный шедевр! Или, может, потому что не хочет, чтобы её постоянно сравнивали с папашей, называя «Дочерью Старателя», когда у неё есть имя. К тому же, она задолбалась видеть его рожу каждый день. — Потому что, когда Японии нужна была помощь, Европа нам очень помогла, прислав своих героев. Теперь, когда Европа утопает в лесных пожарах, я хочу помочь. Старший Тодороки опустился обратно в кресло, откинулся на спинку и прислонил к подбородку пальцы, задумываясь. Шото сгорала от нетерпения, но её лицо оставалось непроницаемым. Ну что тут ещё думать? Шото бы вообще не обратилась к нему, не будь он влиятельным героем номер один. До поры до времени, пока Деку не прижмёт, но она это уже не увидит. — И что ты хочешь от меня? — наконец спросил он. — Рекомендаций, Герой номер один, — пауза. — Ну, ещё можешь мне на прощание помахать ручкой. — И когда собираешься заступать? — Энджи скрипнул зубами. — Немедленно.